– Сури? Это ведь ты, правда? Я знаю, что это ты.

Священник склонил голову.

– Ты ничего не знаешь. – Его голос прозвучал резко. – Ты ничего не понимаешь, Анри!

– Я расправился с твоим отцом, и ты возненавидел меня за это. Но я искал тебя, Сури, даже после того, как ты подверг девочку мучениям, я искал тебя. Но я не нашел тебя в твоей комнате.

Генри был уже близко. Он видел, как затряслись плечи. Сури. Черт бы его побрал! Что здесь смешного?

– Меня не было там, – сказал он удивительно чистым голосом, несмотря на ветер и маску. – Я был с ней. С девочкой. Она находилась при смерти, но я хотел удостовериться. Хотел посмотреть, смогу ли исторгнуть из нее крик в последний раз. Я был с ней, когда ты убивал моего отца и поджигал мой дом.

Генрих похолодел. В этот момент он понял, что Дженова права. Он не такой, как Сури, и никогда не был таким. Ужасы, которые он наблюдал тогда, заставили его думать, что он очерствел. Заставили поверить, что он стал одним из банды Тару, что ему нравится жестокость и боль.

Но это было не так.

Пока он смотрел на Сури, не в состоянии ответить, священник сорвал с головы капюшон. В ярком утреннем свете его шрамы выглядели особенно четко и страшно. Много страшнее, чем представлял Генрих. Навечно исказив то, что когда-то называлось лицом. Это был Сури и в то же время не он. Тогда священник повернул голову, показав вторую половина лица, сохранившую свои первозданные черты.

Генрих узнал его. С тошнотворной волной узнавания он увидел перед собой мальчика, которого ненавидел и боялся, но который в те жуткие месяцы его пребывания в Шато-де-Нюи был его другом.

– Я обгорел, – сказал Сури. – Я думал, что умру. Я лежал среди руин и думал, что ты бросил меня умирать. Я знал, что ты ушел. Анри, карающий ангел! Только ты мог сжечь Шато-де-Нюи.

– Ты должен был умереть.

Генрих не чувствовал жалости к Сури, во всяком случае теперь.

Сури крепкой рукой держал жеребца. Корабельная команда закончила подготовку к отплытию, и судно собиралось сниматься с якоря.

– Эй, священник! – Капитан подошел ближе, с опаской косясь на лошадь. – Нам пора отчаливать. Если не раздумали плыть с нами, немедленно поднимайтесь на борт. Я возьму вас, но животина должна остаться. Она ранила одного из моих людей.

Сури метнул в капитана мрачный взгляд:

– Я не оставлю коня. Он мой друг.

Капитан равнодушно пожал плечами и, отвернувшись, дал команду отдавать швартовы.

– Сури… – Генрих сделал еще одну попытку.

Сури повернулся к нему, и его обезображенный рот исказился.

– Я бы умер! Я бы умер! А знаешь, как я спасся? О, ты будешь смеяться, Анри, когда я тебе расскажу. Пришли деревенские жители, эти бедные создания, которых мы столько лет травили. Они пришли на пепелище Шато-де-Нюи, преодолевая страх и отвращение, чтобы убедиться, что нет живых. И нашли меня. Я слишком сильно обгорел, чтобы они могли меня узнать. Да и вряд ли им было известно, как я выглядел. Найдя мальчика, они приняли меня за тебя, Анри! Своего друга, который пытался им помогать и даже спасал кое-кого из них от моего отца и его своры. Я не стал их разубеждать. Я посчитал это благоразумным. Они отнесли меня в деревню и выходили. Сказали, что это Господь спас меня, потому что я святой. Они отправили меня в монастырь, чтобы я стал священником, потому что считали меня святым. – Сури хохотал до слез. – Теперь ты понимаешь, почему мне смешно, мой друг?

Генрих покачал головой, чувствуя еще большее отвращение.

– Тебе следовало воспользоваться случаем, Сури, чтобы изменить жизнь к лучшему.