Надежда на возрождение империи была пронзена восемнадцатью копьями и затем выпотрошена. Воин по имени Хлабанатунга произвел эту ритуальную операцию, чтобы дух белолицего смельчака не докучал своим убийцам.
История определенно не желала, чтобы Франция вернулась к монархии. Только этим могу объяснить нелепую смерть «Наполеона IV».
Как и все потомки монархических династий, изгнанные из Франции законом 1886 года, принц был вынужден искать новую родину и обрел ее в России. Служил офицером в драгунском Нижегородском полку, командовал лейб-уланами, потом кавалерийской дивизией. Участвовал в подавлении революционных беспорядков 1905 года на Кавказе. Пик карьеры – генерал-лейтенант и эриванский военный губернатор.
Ну и последний примечательный Бонапарт: Шарль-Жозеф (1851–1921), тоже вынужденный жить вдали от республиканской Франции.
Его ветвь выбрала для места жительства США, поэтому Чарльз-Джозеф именовался не His Imperial Highness, а просто «мистер Бонапарт». Возможно, избавление от титула помогло бывшему принцу смотреть в будущее, а не ностальгировать по былому величию. Во всяком случае, из всех поздних Бонапартов этот – самый успешный. Он был военно-морским министром, позднее министром юстиции в правительстве Теодора Рузвельта. Но главное историческое свершение – создание Bureau of Investigation, которое сегодня называется ФБР. Стало быть, для сотрудников этой мощной структуры Чарльз Бонапарт – что-то вроде Феликса Дзержинского.
Кто-то выложил ее из белых камней бог знает сколько лет назад, вероятно, потратив на этот титанический труд не одну неделю.
Неведомым Колей двигал некий могучий инстинкт, по молодости лет казавшийся мне загадочным. Это явно был мессидж, причем важный, но я его не понимал. Хотелось ответить горе: «Ну и дурак ты, Коля», а это, согласитесь, неконструктивно.
Впоследствии мне часто встречались подобные мессиджи. Я встречал следы творчества Колиных собратьев повсюду – на родине и за ее пределами. Чаще всего эти бесхитростные граффити менее монументальны, но обязательно маркируют нечто выдающееся: если не гору, так историческую достопримечательность или памятник. Коля непременно высекает на этих скрижалях свое имя – и всё. Иногда прибавляет год или место, откуда он приехал.
Просто увековечить себя можно по-разному. Один строит храм – другой его сжигает. Один оставляет после себя прекрасную статую, другой – надпись гвоздем на статуе.
Но что бы там, на статуе, ни было накорябано, мессидж кричит об одном и том же: «Скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчинский».
Всего однажды, да и то по удивительному стечению обстоятельств, мне повезло вытащить из небытия краешек давно канувшей жизни этакого Петра Ивановича (а впрочем, отчество осталось мне неизвестно).
Был я в Иерусалиме подле Храма Гроба Господня и, по своему обыкновению, вместо того чтоб благоговеть или любоваться архитектурой, с интересом всматривался в граффити на деревянных дверях собора.
А через неделю вспомнил. Потому что, будучи в Копривштице и заглянув (опять-таки по обыкновению) на местное кладбище, я обнаружил там могилу некоего Хаджи Петра (хаджи – это человек, совершивший паломничество ко Гробу Господню), и годы жизни были подходящие. «Ну, здравствуйте, Петр Иванович, – сказал ему. – Когда-нибудь обязательно расскажу про вас всем вельможам с адмиралами». Что я, собственно, сейчас и делаю.
Предлагаю вашему вниманию несколько фотографий из своей Коллекции (в данном случае от слова «Коля»). |