К примеру, эти чапетонес [Недавно прибывшие в страну европейцы (исп.).], Хосе Альмоина и Хесус де-Галиндес. Мы их приняли, дали им убежище, работу. А они сперва хвалили нас, выпрашивали что только можно, а потом принялись клеветать, писать о нас гадости. А Осорио Лисарасо, хромоногий колумбиец, которого вы привезли? Приехал писать мою биографию, возносил меня до небес, жил, как король, вернулся в Колумбию с на-битыми карманами и оборотился антитрухилистом.
Еще одним достоинством Балагера было знать, когда не нужно говорить и сделаться сфинксом, перед которым Генералиссимус мог позволить себе эти облегчающие душу излияния. Трухильо замолчал. Вслушивался, пытаясь уловить, как звучит видневшаяся за окнами металлическая поверхность, изрезанная параллельными пенящимися линиями. Но не расслышал рокота моря, шум автомобильных моторов заглушал его.
— Вы верите, что Рамон Марреро Аристи предал? — спросил он внезапно, снова возвращаясь к немому участнику диалога. — Что он дал гринго из «Нью-Йорк тайме» информацию для нападок на нас?
Доктор Балагер не переставал удивляться неожиданным вопросам Трухильо, коварным и опасным, которые других ставили в тупик. У него на это случай были свои уловки:
— Он клялся, что нет, Ваше Превосходительство. Сидя вот тут, где сидите вы, со слезами на глазах он поклялся мне матерью и всеми святыми, что не был информатором Тэда Шульца.
Трухильо раздраженно поморщился:
— Что же, Марреро пришел бы сюда признаваться, что продался? Я спрашиваю, что думаете вы. Предал или нет?
Балагер умел и прыгнуть в воду, когда не оставалось выхода, — еще одно его достоинство, которое было известно Благодетелю.
— С болью душевной, потому что уважал Рамона как интеллектуала и как личность, должен признать, что да, что именно он информировал Тэда Шульца, — проговорил он совсем тихо, почти неслышно. — Доказательства были убийственные.
К этому же заключению пришел в свое время и он. Хотя за тридцать лет правления — и раньше, когда был жандармом, и даже еще раньше, надсмотрщиком на сахарных плантациях — он привык не терять зря времени, не оглядываться назад, сожалея или, наоборот, радуясь когда-то принятым решениям, происшедшее с Рамоном
Марреро Аристи, этим «гениальным невеждой», как его называл Макс Энрикес Уреньа (вот кого он по-настоящему уважал), происшедшее с этим писателем и историком, которого он осыпал деньгами и высокими постами, журналистом, имевшим постоянную колонку в «Насьон», и бывшим директором этой газеты, а также министром труда (три тома его «Истории Доминиканской Республики» он оплатил из своего кармана), происшедшее с ним время от времени приходило ему на память и оставляло горький привкус во рту.
Если за кого-то он и был готов положить руку в огонь, то это был автор самого читаемого в стране и за ее пределами доминиканского романа «Over», книги о сахарной плантации Ла-Романы, переведенной даже на английский язык. Непреклонный трухилист, как директор газеты «Насьон», он доказал это, защищая Трухильо и режим ясными доводами и добротной прозой; великолепный министр труда, прекрасно ладивший и с профсоюзными деятелями, и с хозяевами. Поэтому, когда журналист Тэд Шульц из «Нью-Йорк тайме» сообщил, что едет писать репортажи о стране, он поручил Марреро Аристи сопровождать его. И тот ездил с ним по всей стране, организовал ему все интервью, которые просил журналист, даже с Трухильо. Когда Тэд Шульц возвращался в Соединенные Штаты, Марреро Аристи провожал его до Майями. Генералиссимус не ждал, что статьи в «Нью-Йорк тайме» станут восхвалять его режим. Но не ожидал он и того, что в них будет рассказано о коррупции «трухилистской сатрапии», и что Тэд Шульц с такой точностью выложит все факты, даты, имена и цифры, касающиеся собственности семейства Трухильо, а также прибыльных дел, которыми были вознаграждены его родственники, друзья и приближенные. |