— Немедленно исполню, Хозяин. Но вы не беспокойтесь, Рамфис понял ситуацию.

Он отпустил Чириноса и смирился с мыслью, что пора положить конец прогулке в одиночестве, чтобы не разочаровывать остальных, которые мечтали обменяться с ним хотя бы несколькими словами. Он подождал отставший людской хвост и вошел в него, встав между Вирхилио Альваресом Пиньей и министром внутренних дел и культов Панно Пичардо. В этой же группе находились Ножик Эспайльат, начальник полиции, директор «Карибе» и новоиспеченный председатель Сената Херемиас Кинтана, которого он поздравил с назначением и пожелал успехов. Новоиспеченный засиял от радости и рассыпался в благодарностях. Продолжая шагать на восток все тем же резвым шагом и все время держась ближней к морю стороны, он сказал громко, для всех:

— Ну-ка, сеньоры, расскажите последние антитрухилистские анекдоты.

Смешок волною пробежал по толпе, какая остроумная мысль, и вот уже они все затрещали наперебой, как попугаи. Он делал вид, что слушает, кивал, улыбался. Иногда искоса поглядывал на озабоченное лицо генерала Хосе Рене Романа. Военный министр не мог скрыть тревоги: за что его собирается ругать Хозяин? Скоро, дурак, узнаешь. Переходя от одной группки к другой, чтобы никто не чувствовал себя обделенным, он миновал сад отеля «Харагуа», откуда до его слуха донеслись звуки оркестра, игравшего по случаю часа коктейля, а еще через один квартал прошел под балконами здания Доминиканской партии. Служащие, чиновники и люди, пришедшие туда просить пособие, вышли из здания и приветствовали его аплодисментами. Дойдя до обелиска, он посмотрел на часы: час и три минуты. Смеркалось. Чайки больше не сновали над морем, уже забрались в свои укромные места на берегу. Кое-где проблескивали звездочки, но пухлые тучи закрыли луну. У подножия обелиска его ждал «Кадиллак» последней модели, который он обновил всего неделю назад. Он попрощался со всеми разом («Доброй ночи, сеньоры, спасибо за компанию») и тут же, не глядя на генерала Хосе Рене Романа, указал ему властным жестом на дверцу автомобиля, которую держал открытой его шофер в форме.

— А ты — со мной.

Генерал Роман — каблуки энергично щелкнули, рука взлетела к козырьку — поспешил выполнить приказ. Влез в автомобиль, сел на краешек сиденья, очень прямо, головной убор — на коленях.

— В Сан-Исидро, на базу.

Пока автомобиль ехал к центру, чтобы переправиться на восточный берег Осамы по мосту Радомеса, он созерцал вид за окошком так, словно был один. Генерал Роман не осмеливался обратиться к нему, сидел — ждал грозы. Зарокотало, когда они проехали мили три из десяти, отделявших обелиск от военно-воздушной базы.

— Сколько тебе лет? — спросил он, не оборачиваясь.

— Только что исполнилось пятьдесят шесть, Хозяин.

Роман — все звали его Пупо — был высоким, сильным мужчиной атлетического сложения и благодаря спорту сохранял великолепную физическую форму. Голова генерала была острижена почти наголо, на теле не было ни грамма жира. Отвечал он тихим голосом, смиренно, стараясь успокоить его.

— Сколько в армии? — не переставая глядеть в окно, продолжал Трухильо так, словно был в машине один.

— Тридцать один год, Хозяин, сразу после училища. Он выждал несколько секунд молча. И, наконец,

обернулся к главе вооруженных сил с выражением безмерного презрения, которое тот всегда у него вызывал. В стремительно сгущавшихся сумерках он не мог видеть его глаз, но был уверен, что Пупо Роман часто мигает или щурится, как бывает с детьми, разбуженными среди ночи, когда они, испуганные, щурятся в темноте.

— И за столько лет ты не понял, что начальник отвечает за своих подчиненных? Что он ответственен за все их ошибки?

— Я это хорошо знаю, Хозяин. Если вы скажете мне, в чем дело, может быть, я смогу дать объяснение.