— Ох, папа! — Лучезара заметила немую мольбу, и глаза ее превратились в прозрачные озера сочувствия. — Разве можно? В такой час?

И снова в воздухе повисло нечто невысказанное, слишком тревожное, чтобы обсуждать вслух.

— Ну ладно. — Мэр похлопал приемную дочь по плечу. К ней он обращался с удивительной нежностью в голосе. — Могилкин, как отнесешь письмо, мчись назад. В Нижний Пембрик отправишься завтра, сразу после горна. Дам тебе трех крепких ребят. Ты уж там поймай этого Романтического Посредника.

Могилкин чуть не рухнул от облегчения. Едва мэр подписал письмо, слуга выхватил его и бросился в путь.

— А теперь, мистер Клент, я вынужден попросить вас откланяться…

— Папа, не торопи их. — Лучезара, как маленькая девочка, прижалась щекой к руке отца. — Пожалуйста, я хочу еще с ними поговорить.

— Ладно. — Мэр снова посмотрел на часы. — Только быстро. Нам недолго осталось существовать.

— Милорд мэр, — Клент отхлебнул вина, — вы назвали имя. Кто такой этот Бренд Эплтон?

Повисла тишина. Отец с приемной дочерью обменялись взглядами. Глаза мэра оттаяли.

— Бренд Эплтон был другом нашей семьи. Он на год меня старше, — заговорила Лучезара. — Ходил в учениках у доктора, был на хорошем счету, через пару лет стал бы полноправным партнером. Потом… — Девушка порозовела. — Все шло к нашей свадьбе. Но случилась беда.

— Какая беда? — уточнил Клент.

— Манделион, — незатейливо ответила Лучезара. — Манделион внезапно захватили радикалы. Люди мне объяснили. Радикалы очень опасны, и если их не гнать из города поганой метлой, они пожрут все изнутри, как термиты. Не успеешь обернуться, и город рассыплется в труху, достойные граждане будут болтаться в петле, и не станет ни кофе, ни шоколада. — Она печально заглянула в чашку бузинного вина. — Хорошо, что в Поборе безопасно, нас хранит Удача, но все равно…

Мошка не сразу вспомнила сцену на мосту. Стражник тоже говорил про Удачу Побора, таинственную защиту от всех бед.

— Все понимают, что радикалы — это жуткая угроза, — продолжала Лучезара. — Комитет Часов собрался, долго изучал книгу и решал, кто из Почтенных радикал. Нельзя же чувствовать себя в безопасности, пока по городу бродят люди, рожденные в час радикала? В итоге многим людям изменили категорию.

— Изменили категорию? То есть отобрали право жить днем?

— Именно, у всех с радикальными именами. Тут-то все и всплыло. Бренд родился в час Добрячки Искрицы, помогающей сжигать прошлогоднюю траву и готовить землю к весне. Столько лет мы верили, что она из хороших, может, временами слишком горяча, но добра и отважна. А потом Искрице сменили категорию. Должно быть, все годы нашего знакомства Бренд в глубине души был радикалом. Мы были в ужасе. Даже он сам удивился.

— Надо думать, — буркнула Мошка. Ей, презираемой дочери Мухобойщика, и один день в Поборе дался нелегко. Каково же, проснувшись утром, обнаружить, что ты в одночасье из всеобщего любимца превратился во врага народа, причем ничего не сделав?

— Естественно, я разорвал его помолвку с Лучезарой, — продолжил рассказ мэр. — Как допустить, чтобы какой-то ночной радикал женился на обладательнице самого лучшего имени в Поборе…

— …Не самого лучшего, — с легкой гримасой поправила отца Лучезара.

— Да не важно. Это великолепное имя. Дорогуша, тебя любит весь город. Бренд Эплтон должен был спокойно принять мое решение, но впал в ярость и набросился на меня с бюстом Добрячки Сиропии наперевес.