Полдень. Брюнель отправился с инспекцией на ферму и будет отсутствовать не меньше часа. Кроме него, в кабинет никто не может войти. Чтобы прослушать запись, времени более чем достаточно. И тем не менее Чанс колебался. Бросить все, закрыть ящики и уйти. Но в памяти продолжали звучать слова Брюнеля о том, что придет день, и ему, Адриану, придется беспрекословно выполнять приказы Блейз.

Выругавшись сквозь зубы, Адриан взял трясущейся рукой наушники и включил магнитофон. Рядом с кнопкой «Пуск» был еще один тумблер, очевидно, для включения радиопередатчика, но Адриан решил его не трогать: не дай Бог, Брюнель носит с собой настроенный на эту частоту приемник!

Через десять минут, когда лента смоталась примерно на четверть, он выключил магнитофон. Минут пять он сидел неподвижно, словно в шоке, вспоминая услышанное и прикидывая, какие возможности открывает ему эта удивительная, фантастическая находка. Адриан чувствовал, что стоит только протянуть руку; и он станет обладателем чего-то очень ценного, но прежде надо было осмыслить, чего именно.

Фантастическая находка, другого слова не подберешь…

Адриан вспомнил, где он находится, смотал ленту на начало, задвинул ящик с магнитофоном и аккуратно поставил на место верхний ящик. В ту ночь он долго не мог заснуть. То, что он услышал в динамике магнитофона, заставляло его трястись от возбуждения. Адриан чувствовал: перед ним открывается невероятная перспектива.

Он заснул только под утро с мыслью о том, что теперь ему будет принадлежать все. Все…

Он заснул с улыбкой на губах, а утром был как всегда спокоен и собран. Прежде чем сделать то, что он задумал ночью, надо было внимательно прослушать всю ленту, и не исключено, что существуют другие записи. Сегодня днем Брюнель и Жако поедут в Кигали. Не считая Лизы, Чанс будет единственным человеком во всем северном крыле, а Лиза… Адриан криво усмехнулся. Лиза близко не подойдет к кабинету. У меня будет полно времени.

Уже через сутки после разговора с Джайлзом Модести ощутила изменения в своем состоянии: прояснялось сознание, возвращалась способность к анализу. Она уже могла сосредоточиться на какой-то одной мысли и оценить поставленную перед собой задачу.

Через двое суток желание действовать стало почти непреодолимым, Модести казалось, что оно буквально гудит в ней, как маховик динамомашины. Она чувствовала, как к ней возвращается ее «я», и уже несколько раз вела мысленный диалоге Уилли Гарвином.

«Все будет хорошо, Уилли, любовь моя. Он рассчитывает, что наркотики выведут меня из игры, — знаешь, если бы Джайлз не догадался, так бы оно и получилось. Смятение, хаос мыслей… — это ужасное ощущение, ты вначале действуешь по инерции, а затем наступает апатия. Но теперь все позади. Мне почему-то кажется, Уилли, что в конце концов все окажется гораздо проще, чем я думаю. Единственное, что сейчас нужно сделать, так это добраться до Джайлза, вытащить его и на одной из машин рвануть через границу. Я поеду в Калимбу. Там живут Джон и Эйнджел — миссионеры, о которых я тебе рассказывала. Они позаботятся о Джайлзе. А вот когда он будет в безопасности, я вернусь сюда и разберусь со всей этой шайкой — с Брюнелем, Чансом, Муктаром — с каждым, кто окажется у меня на пути. И не волнуйся, Уилли. Я буду осторожна. Мне бы очень хотелось разделаться с ними прямо сейчас, но это рискованно. Главное — вытащить Джайлза. Будь бы ты со мной… Мы могли бы… нет, не хочу даже думать об этом. Со мной все в порядке, но я ужасно скучаю по тебе. Спи спокойно, Уилли, любовь моя».

Последние два дня они, как и раньше, продолжали обрабатывать Модести, обращаясь с ней то жестко, то изысканно вежливо, но делали это как-то равнодушно, словно без цели.