– Тогда надо пьесу сочинить иносказательно! – Бамбура взмахнул рукой. – Так, чтобы узурпатор ничего не понял!

– И никто тогда не поймет… – дожевывая свой кусок мяса, сообщил Шараш-Жараж. – Я уж не говорю про то, что пьесу сочинить – это не шутка. Это уметь надо! Помнишь, ты пробовал трагедию сочинить? Про девушку, которая отправилась проведать свою больную бабушку, как ее по дороге встретил разбойник и…

Шараш-Жараж покосился на Трикса и вдруг закашлялся, будто поперхнулся. А откашлявшись, закончил сухо и коротко:

– Ерунда ведь получилась. А ты хочешь о государственном перевороте рассказать, да еще так, чтобы зрители встали на сторону Трикса!

Бамбура неохотно кивнул. Потом произнес:

– И все-таки я отправлюсь к господину Майхелю. Скажу, что случайно встретил на улице своего двоюродного племянника и хочу пристроить его в труппу. Не откажет! Нам давно нужен юноша на детские роли!

– А юноша хочет? – полюбопытствовал Шараш-Жараж.

Трикс помрачнел, зато Бамбура от своей идеи пришел в восторг и возражений не слышал. Ободряюще похлопал Трикса по плечам, сказал:

– Сейчас. Подожди чуток.

Он вытер о грязную тряпичную салфетку жирные руки, подтянул сползшие штаны (если человек от природы скорее худ, то после еды ему приходится распускать ремень, если же человек скорее толст, то штаны приходится подтягивать на то место, где должна быть талия) и вышел из каморки.

– Бамбура – добрый человек, – задумчиво сказал Шараш-Жараж. – Однажды он подобрал собачку. С тех пор играет вместе с Альби. Хотя по сюжету у капитана был попугай…

– Господин… Жараш… – неуверенно начал Трикс.

– Что-то ты гугнявишь, будто наш добрый Бамбура. Меня зовут Ш-а-р-а-ж, – отчетливо выговорил комедиант. – Славное горское имя. Означает – любимец родителей… Скажи, ты и впрямь хочешь пристать к нашей труппе и бродить по дорогам королевства, разыгрывая представления?

Трикс помедлил. Ему было стыдно отвечать честно.

– Ну, ну! – подбодрил Шараж.

– Не уверен, господин Шараж. Если бы и впрямь было можно сыграть пьесу так, чтобы злодеи были посрамлены, а справедливость восторжествовала…

– Нет. – Шараж покачал головой. – Не путай искусство комедианта с жизнью, юноша. Да, порой мы играем на сцене так, что в зале плачут и грубые каменщики, и суровые палачи, и гулящие девицы. Даже благородные господа, особенно если сядут смотреть представление с бутылочкой старого вина, могут пустить слезу. Но театр – отдельно, жизнь – отдельно. Мир не театр, люди не актеры. Останешься с нами – голодать не придется, веселье в жизни гарантировано, мир посмотришь. Но ты, я полагаю, хочешь иного…

– Я должен вернуть себе отцовский трон. Я обещал. – Трикс помялся, глядя на невозмутимого Шаража. Спросил: – А точно ли не получится пылким словом барда и вдохновенной игрой лицедеев покарать злодеев?

– Не получится. – Шараж покачал головой. – Я мог бы рассказать тебе историю про одного мальчика-горца, который убежал из разоренного поселения, мечтая отомстить врагам. Маленький дикарь прибился к бродячей труппе, и молодой актер, сам немногим его старше, по доброте сердца покровительствовал мальчику, учил играть на сцене и говорить без акцента. Актеру всегда хотелось стать сочинителем, он даже написал пьесу про то, как маленький горец скитался по горам. Как он от медведя ушел, и как от стаи волков ушел, и как от бешеной лисицы ушел… как он могучего барса с помощью тяжелой дубины одолел… – Шараж задумчиво посмотрел на свои ладони, и Трикс вдруг заметил, что руки Шаража покрыты старыми, давно зажившими шрамами.