|
Жертву кромсали топором заживо, и довольно долго. Антиквар же от боли грыз этот неаппетитный шар зубами… Теперь перекрестился и Небаба. – Страсть какая! Но заради чего было подвергать Пряхина этаким мукам? – Чтобы он выдал тайник, – отрезал надворный советник и вновь принялся оглядываться по сторонам, даже задрал голову к потолку. – Совершенно очевидно, что Пряхин обладал какой-то особенно ценной вещью. По первому разу, четвертого дня, п-преступник (я склонен думать, что это был один человек) попробовал обойтись без убийства: оглушил приказчика и устроил в лавке обыск, но потребного предмета не нашел. Тогда злоумышленник наведался во второй раз, уже в присутствии хозяина, и подверг его пыткам. Только Пряхин тайника не выдал. – Почем вы знаете, что не выдал? – усомнился Небаба. – Такую ужасть кто же вынесет? – Есть люди, у которых упрямство или жадность пересиливает боль и даже ужас смерти. Если б антиквар отдал то, что разыскивал преступник, убийце не пришлось бы рыться на полках и взламывать пол. Вон, видите, там в углу доски вывернуты? Нет, Пряхин унес свою тайну в могилу. «Господи, господи», – причитал Клюев, продолжая мелко креститься, околоточный же, немного поразмыслив, спросил: – А может, изверг этот, умертвив Пряхина, все-таки нашел тайник? – Вряд ли, – рассеянно пробормотал Эраст Петрович, быстро вертя головой во все стороны. – Если б тайник был прост, преступник обнаружил бы его с первого раза. Нуте-ка, д-давайте мы попробуем. Он прошелся вдоль тесного, вытянутого в длину помещения, постукивая костяшками пальцев по штукатурке. Развернулся на каблуках, зачем-то трижды хлопнул в ладоши. – Скажите, Клюев, несгораемый шкаф здесь, разумеется, не в заводе? – Нету-с, и отродясь не бывало. – А где же ваш хозяин хранил деньги и ценности? – Затрудняюсь ответить, ваше высокоблагородие. Очень уж Силантий Михалыч были недоверчивы. – И что же, за все время службы вы ни разу не видели, откуда он берет сдачу или куда к-кладет выручку? – Как не видеть, видел-с. В карман – известно куда. Но только в кармане они много денег не держали. И на улицу никогда более чем с трешницей не выходили. Говорили: «Народишко вор и сволочь», такое у них присказание было, а выражаясь по-научному, кредо. – Кредо, кредо… – протянул Эраст Петрович и, наклонившись, подергал плинтус. – Может, в погребе? – высказал предположение околоточный. – В погребе вряд ли. – Чиновник решительно вернулся к прилавку. – Не лазил же он каждый раз в подпол, чтоб трешницу припрятать. А это здесь зачем? Фандорин показал на выцветшего крокодила, тянувшего к нему свою приоткрытую зубастую пасть. Житель илистых рек и теплых болот был подвешен хвостом кверху, однако свою ящериную голову вывернул под прямым углом, так что казалось, будто он пялится на надворного советника маленькими веселыми глазками. – Это животная под названием кохинхинский каркадил, – пояснил приказчик. – Вижу, что крокодил. Зачем он тут? Ведь это не антиквариат? – Завсегда тут висел, еще до того, как Силантий Михалыч меня наняли. Навроде украшения. Силантий Михалыч очень эту чудищу обожали, каждовечерне самолично тряпицей протирали. Даже имя ему нарекли – Ирод. Эраст Петрович вздохнул, словно бы сетуя на странности человеческой натуры, и без малейших колебаний сунул руку прямо в крокодилью пасть. Околоточный поневоле ойкнул – уж больно острым и неприветливым казался оскал заморского страшилища. – Ну-ка, что там у нас, – сам себе проговорил Фандорин и, кажется, что-то нащупал. – Так и есть. Под рукой и на самом виду – никто не подумает. Убийца явно не ч-читал Эдгара Поэ. |
