— А как же ты мылась, одетая? — назойливо удивился Грушин. — Вещички попортишь — не жалко?

— А я в водолазном костюме, — сквозь зубы сообщила Женя. — Знаешь, такой огромный, тяжеленный, со шлемом.

— И с резиновыми шлангами?

Наконец-то в голосе Грушина перестали звучать эти нотки умирающего лебедя, от которых Жене хотелось на стенку лезть.

— С ними, Грушин, — хихикнула она, чувствуя, как отлегает от сердца.

Но, как выяснилось, преждевременно. Грушин помолчал-помолчал, потом выдавил:

— Все-таки я тебя когда-нибудь убью.

И положил трубку.

Женя вылетела из ванной, задыхаясь от злости. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь», вот уже воистину! Устроить это очень просто: всего-навсего уволиться.

И что потом? Опять оказаться в том же состоянии растерянности перед жизнью, которое владело ею два года назад, когда она в буквальном смысле спустилась с небес на землю и бродила по этой земле, не зная, куда приткнуться?… Да, ее звали на прежнюю работу в юридическую консультацию, звали на кафедру международного права, где она когда-то защищалась, но все это казалось такой преснятиной! И вдруг выпал из гиперпространства старинный приятель Грушин со своей сыскной конторой по имени «Агата Кристи». Женю словно бы в театр пригласили, но не смотреть спектакли, а играть в них ведущие партии. Жалко бросать…

В дверь позвонили.

— Кто? — угрюмо спросила она, взглянув в глазок, но на площадке никого не обнаружила.

— Кто там?

Тишина.

Ага, понятно. Любимые грушинские приколы! В прошлый раз он терзал звонок до тех пор (молча, заметьте себе!), пока Женя не плюнула и не открыла… для начала нажав на кнопочку газового баллончика. Когда прочихалась, обнаружила на площадке растаявший торт-мороженое и букет. После этого появился чихающий Грушин. Ну и что? Просидели вечер, глядя каждый в свой кофе и пытаясь зачерпнуть шоколадно-розовую жижу, в которую превратился торт!

Нет, сейчас она не откроет. И даже если он назовется, даже если встанет перед глазком навытяжку — не откроет все равно!

Однако в дверь больше не звонили.

Про сон теперь и думать не хотелось. Послонялась по квартире, подумала, не позвонить ли маме (та ухаживала в Москве за больной сестрой). Нет, они обе уже спят. Ужасно хочется с кем-нибудь пообщаться! А подруг, считай, нет, все они куда-то улетучились за последние годы. Хотя это она сама «улетучилась», предавшись своим воздушным приключениям. А девчонки жили реальной земной жизнью: повыходили замуж, понарожали деток. Им и дела нет до одинокой Женьки Кручининой, у которой только и осталось, что работа да воспоминания, словно ей не двадцать шесть, а шестьдесят шесть. Впрочем, у нее еще жива надежда, что когда-нибудь удастся сказку сделать былью. Вот именно так — преодолев пространство и простор…

Нет, надо отвлечься чем-то радикальным! Женя включила компьютер и поставила тот диск.

И сразу полыхнуло в глаза пламенем! Слишком жаркое солнце в Иордании…

Вот на траве — пока еще зеленой, потому что апрель, а через месяц-другой здесь будет только желтая, выжженная глина — лежит какая-то длинная-предлинная разноцветная тряпка. Стоит хорошенькая желтая корзина, над ней — железный каркас, причем сверху торчит что-то похожее на шлем рыцарей Тевтонского ордена. Это газовая горелка.

А вот и он! В красной каскетке и черной жилетке с надписью на карманчике: пилот. Светлые глаза невидяще, сосредоточенно смотрят в камеру, рот сурово сжат.

Огромная разноцветная палатка стоит на земле. Лев ходит по ней, трогает бока, оглядывает. Но это не палатка, это оживающий шар! Лев садится на корзину и, сжимая горелку, будто ручной пулемет, начинает стрелять в колышущуюся, бесформенную массу короткими залпами ревущего пламени.