ГАСПАРЯН: До 2045 года, по-моему.

НЕВЕЖИН: Рассматривался, да, полет Гесса как один из вариантов мирного соглашения, достижения мирного соглашения между Великобританией и Германией. И тогда, так сказать, создавалась опасность, конечно, двойная для СССР. Вот это, наверное, как бы не то, что успокаивало Сталина, я не думаю, что успокаивало. Он одновременно, так сказать, наращивал мощь Красной армии. Формировались, особенно вот с начала 1941 года активно новые воинские подразделения. Ну, понятно, что после подписания договора с Японией в апреле 1941 года началась переброска частей на Запад. То есть, здесь и политический аспект очень важен, геополитический аспект советско-германских отношений, советско-британских и германо-английских отношений, но и военный аспект, конечно, нужно иметь в виду.

ГАСПАРЯН: Я бы хотел побеседовать о таком аспекте, как пропаганда. Ведь недаром говорят, что войну выигрывает не только винтовка, но и еще перо. В последнее время очень много говорят о том, что Сталин был настолько наивным человеком, что вся пропаганда Советского Союза, начиная с 1939 года, диаметрально поменялась. Раньше, дескать, все было понятно: гитлеровская Германия — враг номер один. Потом в 1939 году был подписан пакт Молотова — Риббентропа, и вдруг стал меняться вектор пропаганды. Можем ли мы с вами сегодня здесь проследить момент, когда был окончательно перейден этот рубеж и перестали педалировать тему дружбы с Германией?

НЕВЕЖИН: Очень сложно на этот вопрос… Мне довелось много на эту тему писать и докторскую диссертацию защищать на эту тему — «Идеологическая подготовка к войне и состояние советской пропаганды во второй половине 1930-х годов и начале 1940-х годов». Значит, естественно, когда был подписан пакт о ненападении с Германией, особенно когда был подписан договор о дружбе и границе и опубликован в центральных советских газетах с такой формулировкой, официальная пропаганда должна была показать, в первую очередь Германии, германскому нацистскому руководству, что прекращена антинацистская — у нас она называлась антифашистская — составляющая пропаганды как бы ушла на второй план. Но если посмотреть документы, то есть для широкой публики, для общественного мнения давались материалы такие, что мы… И Молотов на эту тему очень ясно выразился 31 августа 1939 года, выступая на Сессии Верховного Совета, когда было принято решение о ратификации договора о ненападении, что можно, как говорится, принимать, не принимать идеологию какую-то, но мы должны (я пересказываю своими словами) это принимать как должное, что вот есть нацистская идеология, и бороться против нее якобы бесцельно, бесполезно. И она должна иметь право на существование. Это как бы для публики, для тех, кто повседневно читает газеты, кто смотрит фильмы. В частности, были сняты с проката не только антифашистские фильмы, но и такие фильмы антигерманского, скажем, направления, как «Александр Невский». То есть на всякий случай сняли с проката. И все спектакли, пьесы и так далее.

ГАСПАРЯН: А для чего это нужно было делать-то? Ведь если продемонстрировать Гитлеру миролюбие, но, собственно, он ведь об этом никогда и не просил. Да и в Германии, если мы посмотрим, все осталось как прежде.

НЕВЕЖИН: Здесь, может быть, мы, то есть советская сторона, отчасти «прогнулись».

ГАСПАРЯН: То есть за политикой партии произошли и значительные изменения в сознании общества?

МЕЛЬТЮХОВ: Да, конечно, были какие-то политизированные круги, которые прямо вот вместе с этой генеральной линией партии, так сказать, колебались. А в массе своей, я думаю, общество очень спокойно к этому относилось. Собственно, всем было очевидно, что пока нет войны — ну, и слава богу, пусть эти фашисты там что-то делают, это их проблемы.