– Подследственный Ванников, – сухо начал Берия, – скажите в лицо Михаилу Моисеевичу Кагановичу то, что вы сообщили следствию.

Ванников, тупо глядя в стол, бесцветным голосом начал.

– Михаил Каганович был членом нашей троцкистской организации…

– Ты что, Боря, ты что говоришь?! – ужаснулся Каганович.

– Ты был членом нашей организации, – снова подтвердил свои слова Ванников.

Ванников цеплялся, как за соломинку, за указание уже казненного Троцкого оговаривать как можно больше окружающих, дескать, всех не посадят, особенно ввиду начала войны и острой потребности СССР в специалистах.

– Сволочь! – вскипел экспансивный Каганович. – Я же за тебя в 37-м ручался, ты же у меня на квартире от Ежова тогда прятался, как же ты можешь на меня клеветать?!

– Потому и прятал, – внешне спокойно отреагировал Ванников, продолжая смотреть в стол, – что был членом нашей организации.

Каганович вскочил и через стол схватил Ванникова за горло.

– В глаза мне смотри, гад, в глаза!!

Берия оттащил Кагановича от Ванникова и вытолкнул в дверь, за которой в коридоре стоял конвоир, доставивший Ванникова с Лубянки.

– Успокойтесь, Михаил Моисеевич, успокойтесь. Перекурите пока в коридоре, погуляйте, а мы сами с ним переговорим, – Берия похлопал Кагановича по плечу, стараясь вернуть его из состояния аффекта.

Каганович прислонился к стенке и как бы обмяк. Берия взглянул на него, не зная, как быть, но потом все же вернулся в комнату, закрыв за собой дверь. Каганович с расширенными глазами и, шатаясь, сначала побрел по коридору, но затем снова прислонился к стене. Потом резко сунул руку в задний брючный карман, немного помедлил, но все же вынул из кармана браунинг и передернул затвор. К нему бросился конвоир, но Каганович успел приставить ствол к груди и выстрелить.

Из комнаты выскочили Берия и Маленков, Берия закричал конвоиру: «Вызови врача немедленно!» – а сам опустился возле Кагановича, пытаясь уложить его поудобнее. Оставшийся без присмотра из комнаты боязливо появился Ванников. Увидев, что произошло, он рухнул на колени и завыл.

– Товарищи, простите, я сволочь, я его оклеветал – он не виноват!

…На заседании Политбюро 18 марта 1946 года возникла минутная пауза – все вспоминали те, еще не очень далекие, события страшного начального периода войны, а Лазарь Каганович вспомнил, как вернулся в Москву и хоронил на Новодевичьем кладбище своего любимого старшего брата, по примеру которого и он пошел в революцию…

– А только ли товарищ Берия виноват в том, что мы не успели обезвредить Павлова, Мерецкова, Рычагова и прочих предателей? – прервал паузу Сталин. – Разве это не тогдашний нарком обороны товарищ Ворошилов повышал этих предателей в званиях и должностях? Разве не мы, коммунисты, не смогли распознать в них предателей?

– Кроме того, – добавил Молотов, – в эти страшные дни товарищ Берия сохранял самообладание и действовал энергичнее, чем кто-либо из нас.

– То, что товарищ Берия энергичен и был энергичен, этого никто отрицать не станет, – вздохнул Каганович. – Но он же был и мягкотелым тогда, когда врагов надо было уничтожать беспощадно!

– О чем это вы, Лазарь Моисеевич, о какой мягкотелости? – спросил Хрущев.

– Он знает, о какой! – пробурчал Каганович.