Специальные комиссии работали на местах несколько месяцев. Дела заключенных разбирались быстро; для этого чаще всего было достаточно беседы членов комиссии с самим заключенным и непродолжительного знакомства с его делом. Сами дела, хранившиеся в особых отделах лагерей, уничтожались. В папках, на которых имелась надпись «Хранить вечно», оставались только приговор первого суда или «тройки» сталинских времен и новая справка о реабилитации.

Я знакомился только с материалами одной из таких комиссий, которые привез в Москву и с которых сделал копии старый большевик и участник Октябрьской революции в Петрограде Лев Матвеевич Портнов. До сих пор материалы таких комиссий не публиковались и общие итоги их работы не подводились, по крайней мере публично. Неизвестно, сколько человек было освобождено и реабилитировано. По некоторым устным свидетельствам, комиссии смогли пересмотреть до 500 тысяч дел. В других случаях назывались цифры в 1,5–2 миллиона дел.

В первую очередь освобождались бывшие члены партии и члены семей погибших коммунистов. Были быстро освобождены те узники, у которых уже кончились сроки заключения, но которых все еще продолжали держать под стражей. В более сложных случаях этих людей освобождали без реабилитации, предлагая добиваться реабилитации позднее в индивидуальном порядке. Рассмотрев дела бывших членов КПСС, комиссии начали освобождать и беспартийных, ложно обвиненных в «антисоветской деятельности». Получили свободу и немногие оставшиеся в живых члены партий меньшевиков, анархистов, социалистов-революционеров, которые были арестованы еще в конце 1920-х — начале 1930-х годов и находились в тюрьмах, лагерях и ссылке по 25–30 лет. С отдельными из этих людей мне приходилось встречаться уже через 7–8 лет, чтобы записать их свидетельства.

После XX съезда проводилась реабилитация не только политических заключенных, но и многих военнопленных и «перемещенных» лиц, или остарбайтеров, «не запятнавших себя активным сотрудничеством с врагом». Однако пересмотр судьбы по этим категориям заключенных и ссыльных происходил по другим документам, а не комиссиями ЦК КПСС. Система строительных лагерей Министерства среднего машиностроения, ведавшего атомной промышленностью и урановыми шахтами, продолжала существовать и после XX съезда, а архивы особого управления этих лагерей до сих пор не рассекречены.

Возвращение к своим семьям и в родные места сотен тысяч узников ГУЛАГа, а также реабилитация миллионов погибших в лагерях и тюрьмах — все это было с точки зрения внутренней жизни СССР не менее важным событием, чем XX съезд партии. Анна Ахматова писала тогда с беспокойством, пытаясь предугадать, как встретятся и как посмотрят друг другу в глаза две России: одна, которая сажала, и другая, которая сидела.

Хрущев обязал все органы власти проявлять максимальное внимание к реабилитированным. При необходимости им в первую очередь предоставлялась жилплощадь, работа, оформлялась пенсия. Я знаю случай, когда три женщины, не будучи родственницами, провели 17 лет заключения в одном лагере, они спали на одних нарах, работали рядом. Они хотели получить в Москве квартиру из трех изолированных комнат, чтобы не расставаться и после реабилитации. Но только одна из женщин, арестованная в Москве, Солнцева Мария Алексеевна, имела право на московскую прописку. Женщины обратились к Хрущеву, и тот лично распорядился удовлетворить их просьбу. Конечно, были и другие примеры. Известная в Крыму коммунистка Матильда Леонардовна Фишман, которая в годы Гражданской войны входила в партизанский отряд, созданный ее отцом из немецких колонистов, была арестована в 1941 году как «лицо немецкой национальности» по ордеру, выписанному еще в 1937 году по другому «основанию».