Чем последний и не преминул воспользоваться, представившись и заведя «плач Ярославны» на тему своих чуйств и выяснения моих с Микото отношений. По мере плача я все более скептически кривил лик — ну реально, парень дарит девушке цветы, покупает одежду, проводит с ней время — это не канонные хот доги под соусом из домашки. Какие тут могут быть «отношения»? Лицедей, прервав «плачь» глянул, лик оценил, как, очевидно, и идиотизм своих вопросов. Буркнул «явсепонял» и срулил в туман, точнее в соседний зал, наблюдать.

Я же задумался, нужна ли мне канонная «молчаливая» сцена. То есть сталкиваться с прототипом образа лицедея, безусловно, надо. Но вот что дальше, учитывая что на стройку я с ним точно не побегу.

По уму — безусловна нужна, но я и так уже слегка «переборщил», все таки со мной девочка–подросток, с изрядной долей романтической дури в голове. А перевод отношений из хорошей дружбы, в более тесные, пусть и платонические (что еще и не факт) отношения, да еще в таком возрасте — чревато массой трудно прогнозируемых факторов.

Хотя, до часа Х я, наверное, оберегу свою «девичью честь». А после, что разрыв, что развитие отношений — не несет серьезных опасностей и неприятностей. Так что пусть будет канон, раз уж иду по его рельсам.

Ну а приняв это бредовое и безответственное взвешенное решение решил положиться на канонную встречу. Правда немного подстраховался на всякий.

И не обманулся, идя по дорожке Мисака узрела на соседней стороне дороги фастфудню, с криком «я возьму нам перекусить» сорвалась к символу «американской мечты».

Внимательно вглядываясь в скопление людей перед входом, я готовился к предстоящему представлению.

Наконец, через минуту после мелькания у входа в забегаловку помятого прототипа, ко мне подошел лицедей. Ну и огорошил я с ходу его вопросом, о наличии у него родственников. Получил канонный ответ о «единственном ребенке в семье» и не менее канонно стал тыкать пальцем в забегаловку, насчет клона «единственного ребенка», причем изрядно помятого. Лицедей изрек сказание об «эсперах, копирующих других людей, с целью подобраться к Мисака–сан». Перекосив физиономию уже знакомым лицедею, скептическим выражением, я тем не менее двинулся к переходу. Правда, по дуге обходя лицекрада — нафиг мне получать плюхи, на пустом месте притом.

Лицедей, выразив краденным челом обиду, стал вести беседу о «своей прекрасной игре, которая закончилась», вытащил из откуда–то нехилых размеров каменный нож (вот реально, ножик был здоровым, дура сантиметров двадцати, граненая — где он его держал — я так и не понял). Ну и стал этим ножом наводить–наносить ущерб собственности окружающих и города, пуская невнятные волны искажений.

Видимо целил в меня, но как–то уж совсем бездарно мазал, я собственно заготовленной лапой ни одного из трех «искажений» то поймать бы не смог, разве что в прыжке. Но по задумке, издавая подходящие случаю писки и визги, побежал я к ближайшему узкому переулку.

Лицедей же пафосно шествовал за бегущим мной, все так же бездарно мажа. Забежал я за мусорные контейнеры, подождал очередной волны искажений, да и всадил в «снайпера» тысчонку вольт. Лицедей подергался, да и поплыл сознанием. Я же, отволакивая лицедея за мусорные баки, с прискорбием думал, что мои «эпические битвы» в этом мире происходят в прискорбно гопнических местах.

Ножик сломал, в краденую рожу лапой потыкал — и вправду какая–то омерзительная ряха, в серых полосах поверх кожи и с глазами светящимися ярко красным светом. Не демон, конечно, но как то уж слишком парнишку магией перекособочило.

Тем временем, подсаженный Мисаке мелкий дух сообщал о её приближении, значит пора было начинать допрос.