Я сел в кресло, откинулся на спинку. В башке медленно прокручивались события из жизни Беляева, которые успел вспомнить. И те моменты, которые уже произошли лично со мной. Хреновая выходила картина. Для начала, взять хотя бы тот случай, когда Максим Сергеевич беседовал с Ершовым. Я помню, что во время рассказа об отце Беляев не почувствовал ничего. Вообще ничего. Еще тогда удивился, что за человек этот Максим Сергеевич. Ему про героическую смерть родителя повествуют, а он — ноль эмоций. Странно ведь. А теперь-то да. Теперь понятно. С хера ему что-то чувствовать к чужому человеку. Потому что, если верить сказанному Лиличкой, мы с ней на пару — совсем не те люди, которыми выглядим. И жизнь это не наша. Теоретически, получается я и есть тот самый нелегал, которых так страстно желает любая разведка. Только с другой стороны. Так, что ли?

Херня какая-то, честное слово. Сначала — особист. Ладно. Черт с ним. Даже порадовался, что нормально можно устроиться, если с умом подойти. Потом оказалось, это лишь прикрытие. А на самом деле, Максим Сергеевич — сотрудник Комитета. Радости мало, прямо скажем. Но смирился. В большей мере из-за Комаровой. А теперь что? Вообще мандец? Шпион. Сука… Я — шпион. А, нет. Агент. Нелегальный агент.

Снова посмотрел на спящую Александру Сергеевну. Она тихо посапывала, завернувшись в покрывало. В итоге, пока размышлял о произошедшем, сам заснул. Прямо в кресле. А теперь, проснувшись, имею головную боль, ломоту в конечностях, сбежавшую женщину и правду, от которой на стену лезть хочется. Еще сон этот…

Посмотрел на часы. Время — начало восьмого. Интересно, когда Александра Сергеевна успела смыться? А главное, почему? Все же хорошо было. По крайней мере, у нас с ней. Правда, ни хрена не понятно, как будет дальше. Вообще пока не представляю, что делать. Просто… Черт. Ну, я, типа, патриот. Никогда, конечно, вопрос не вставал такой. Однако, судя по тем эмоциям, которые испытываю в данную секунду, точно патриот. Не хочу быть агентом. Вообще никаким. Ни официальным, ни глубоко законспирированным.

Поднялся на ноги, а затем подошел к кровати. Внимание привлекла какая-то фигня, которую издалека не смог опознать. На подушке лежал клочок бумаги. На нем ровным почерком отличницы было написано сообщение для меня.

«Надо успеть собраться на работу. Будить не стала, крепко спал. Увидимся в рабочее время».

Взял эту бумажку в руку, а затем опустился на кровать. Аж дурно стало, отвечаю. Я именно сейчас осознал, могу потерять все. Вообще все. И наверное, точно потеряю.

Если после разговора с Лиличкой еще присутствовала крохотная, микроскопическая надежда, что она просто специально все наврала, мне назло, то теперь надежды не осталось вообще. То, что приснилось… Я знаю, это происходило на самом деле. Джонатан. Да… Помню его. Он был инструктором, который готовил нас для специальной работы. Помню, что мои настоящие родители погибли. Помню, как меня, а точнее Макса, выбрали из ребят, живших в приюте. Отличные показатели, хорошая физическая подготовка, специальные тесты, которые были пройдены на сто баллов. Плюс, моя семья перебралась из Восточной Европы. То есть, по — американски я говорил все равно с акцентом. И любой специалист прекрасно определит, что именно за акцент. Больше пока ничего не знаю. Опять долбаная память подкинула мне крохотный кусочек. На, Максимка, жри. Смотри, не подавись.

Смял листок с посланием Комаровой и бросил его в угол комнаты. Вот точно так же скоро случится со мной.