Тут Морган вспомнила, что пришла сюда не одна, а с Джервисом. Обернувшись, она увидела, что он по-прежнему сидит, прислонившись спиной к гроту, вытянув одну ногу, а другую согнув в колене.

— Сколько времени мы уже здесь? — спросила она.

— Не знаю, может, час, может, два. — Он пожал плечами. — Какое это имеет значение, cherie? Я храпел?

— Думаю, вы вообще не спали.

— Я наслаждался своей ролью безмолвного обожателя, хотя моя возлюбленная не обращала на меня ни малейшего внимания. Можно взглянуть на этюд?

— Не уверена, что его вообще стоит кому-то показывать, — проговорила Морган. — Но если вам очень хочется…

Джервис порывисто поднялся и подошел к ней, обнял ее за плечи и посмотрел на холст. Долгое время он не произносил ни слова.

— Будь на вашем месте мисс Коупер, она непременно спросила бы, почему я не включила в композицию ангела и цветы, они, без сомнения, украсили бы пейзаж. Она бы сказала, что только река и дерево на картине — слишком скучно.

— Должно быть, мисс Коупер просто дура.

Морган прикусила губу. Слова Джервиса ее обрадовали. В то же время она чувствовала себя виноватой в том, что нещадно раскритиковала вкус мисс Коупер.

— У меня такое ощущение, — промолвил Джервис, — что вода вот здесь, у корней ивы, как будто движется, дрожит.

Никто никогда ее не понимал. Даже Эйдан. Он терпимо относился к ее желанию писать, но и ему ее манера казалась несколько эксцентричной. А мисс Коупер вообще потеряла всякую надежду на то, что когда-нибудь увидит «настоящую» картину, а не мазню своей подопечной.

— Все дело в том, что я кладу отдельные мазки, не смешивая краску заранее. Получается особый зрительный эффект — кажется, будто чистые тона вступают во взаимодействие друг с другом непосредственно на холсте. И создается впечатление, что основной тон приобретает сразу несколько оттенков. Он как бы все время изменяется, движется в зависимости от освещения и угла зрения, под которым мы смотрим на этюд. Эта манера делает картину более живой. Придает воздушность, легкость изображению.

— Одно как бы перетекает в другое, — подхватил Джервис. — Все взаимосвязано.

— Да, именно к этому я и стремилась, — радостно произнесла Морган.

Она вдруг умолкла. Ей стало неловко, что она с таким ребяческим энтузиазмом говорит о своей картине. Но Джервис спокойно к этому отнесся и продолжал с интересом разглядывать ее этюд, чуть склонив голову набок.

— Cherie, можно я возьму его себе?

— Вы действительно этого хотите? — удивилась она.

— Я повешу его в своей спальне и буду любоваться. Когда вы бросите меня, он будет напоминать о том, что мы с вами связаны навсегда.

Морган стала быстро собирать свои принадлежности, скинула выпачканную в краске накидку, прошла по берегу и села на траву, обхватив руками колени. Неожиданно в воздух поднялся рой желто-белых бабочек. Девушка заворожено смотрела на них.

Джервис подошел к ней и сел рядом. Сначала он тоже смотрел на бабочек, затем снял шляпу, положил на траву, сорвал длинный стебель и провел им по щеке и шее Морган. Она обернулась и, увидев смеющегося Джервиса с травинкой в руке, тихо рассмеялась:

— Если вы не перестанете насмехаться надо мной, в уголках глаз у вас появятся морщинки.

— Вокруг глаз они от смеха, а на лбу от недовольства или злости.

«Он прав, — подумала Морган. — Лучше научиться смеяться над собой и над миром, чем полыхать злобой и ненавистью».

Джервис выбросил травинку и нежно взял ее за подбородок.

Затем провел ладонью по ее волосам, наклонился и поцеловал ее в губы. Морган ответила на поцелуй.