Гарик тем временем пел песни из современного репертуара.

Какой бы застой ни стоял на дворе, искусства процветали. И песни были превосходные. Плохие песни тоже имели место быть, но они не приживались. Быстро лопались, как пузыри. А хорошие песни сразу превращались в шлягеры и звучали изо всех окон.

Инна слушала и смотрела на Гарика. Гарик пел и в этот момент становился сексуальным. Его хотелось.

Инна понимала его истинную цену. Цена была невысока: бабник и захребетник. Но он манил. Его мужская радиация наполняла комнату от пола до потолка. Хотелось открыть форточку. Было трудно дышать.

И ЭТО произошло.

Началось с пустяка: Гарик поцеловал ее в машине. Всего-то ничего. Но плотину прорвало.

Никогда в своей жизни Инна не испытывала такого чувственного наслаждения и даже не представляла, что ТАК бывает.

Гарик – талантливейший любовник. Буквально, Паганини со скрипкой. Гарик – Паганини, а Инна – скрипка. На ней никто и никогда ТАК не играл, и она не отзывалась ТАК.

Казалось бы, что нового в таком нехитром деле? Однако талант – это всегда новое.

Инна и Гарик подсели на секс, как на иглу.

Гарик сбегал с работы и заявлялся к Инне в первой половине дня, когда Настя была еще в школе. У них было часа два. Любовники набрасывались друг на друга, как хищники. Едва успевали добраться до дивана.

Случалось, Гарик приходил на ночь. Он что-то ловко врал Маше и оставался с Инной до утра, до тех пор пока Настя еще не проснулась.

Они никуда не торопились, пили чай с вареньем из лесных ягод. Выходили на балкон, смотрели на небо. Впереди была самая длинная ночь.

После страсти они проваливались в нежность и плыли в ней, как в невесомости. И засыпали рядом, и видели один и тот же сон, поскольку были ОДНО.

Утром он уходил. Инна провожала его до лифта. Возле лифта стояли долго, как будто он уходил на войну. Не хотелось расставаться.

Но оказалось – возможно. Они вместе ходили в театр на интересные премьеры. Инне не было стыдно. Ее не мучили угрызения совести. Она по-прежнему любила Машу, восхищалась ею. Гарик – это одно, а Маша – совершенно другое. Чувства к Гарику и Маше были разные и не смешивались, как жидкости с разным удельным весом.

Инна не собиралась разрушать их семью, не собиралась выдирать Гарика в личное пользование.

Отношения Маши и Гарика не менялись. Они ссорились раньше и продолжали ссориться теперь. Семья переживала кризис.

Маша любила, когда Инна появлялась в их доме. Она приносила с собой радость и здравый смысл.

Однажды все вместе отправились на прогулку в Воронцовский парк. Подошли к пруду. На берегу стоял могучий дуб, с него свисала «тарзанка» – толстая веревка, к которой крепилась перекладина.

Гарик ухватился руками за перекладину, разбежался, оттолкнулся ногами от земли, и «тарзанка» понесла его вперед и вверх, как дикаря в джунглях. Ветер отдувал волосы со лба.

Дикареша испугалась и закричала:

– Папа, куда же ты?

Гарик не слышал. Улетал в неведомое.

– Нужна ты ему… – тихо заметила Маша.

Гарик обожал свою дочь, но ему действительно никто не был нужен в этом отрезке жизни. Только небо, свобода и бесконтрольность. Куда хочу, туда лечу.

Инну пригласил главный редактор. Это был влиятельный образованный человек. «Гейне» он произносил «Хайне», поскольку знал немецкий. Название реки Рейн он произносил «Райн». Его никто не понимал: какой Хайне, какой Райн? Приходилось объяснять.

Лицо у главного было неприятным.