Матовая кремовая кожа девочки оттеняла ее рыжину — люди с таким оттенком волос всегда бледноваты. Одета она была в джинсы и длинную хлопковую майку с цветами. Она стояла босиком. Дочь жертвы страдала излишней худобой, — сложно было определить возраст. Может, выпускной класс. Девушка была приятной и вежливой, без этой подростковой злобы, о которой все пишут. Она по-прежнему стояла, прислонившись к подоконнику, и смотрела на улицу.

— Присядь, — сказала Вера. — Как тебя зовут, дорогая?

— Ханна. — Девушка села на стул напротив Веры. — Пожалуйста, объясните, в чем дело.

— Боюсь, говорить об этом будет непросто, милая. Твоя мама умерла.

Вера наклонилась вперед и взяла Ханну за руки. Нет смысла говорить, что ей жаль. Чем это поможет? Ее собственная мать умерла, когда она была еще младше, чем эта девочка. Но ее поддерживал Гектор, хоть он и вел себя как эгоцентричный придурок. Это лучше, чем ничего.

— Нет! — Девочка посмотрела на Веру чуть ли не с жалостью, как будто та совершила какую-то нелепую ошибку. — Моя мама не больна. Она в хорошей форме. Плавает, ходит на пилатес, танцует. Только что пошла на занятия фламенко. — Она замолчала. — Это что, авария? Но она очень осторожно водит. До невроза. Вы, наверное, что-то перепутали.

— Она посещает фитнес-клуб в «Уиллоуз»?

— Да, я купила ей абонемент. В прошлом году ей исполнилось сорок. Я хотела подарить что-то особенное, надавила на отца и выудила из него деньги.

Кажется, что до девушки начало доходить, о чем речь, и она уставилась на Веру в ужасе.

— Она умерла не естественной смертью. — Вера взглянула на нее, чтобы убедиться, что девочка понимает, что она говорит, и увидела, как по красивым щекам в молчании катятся слезы. Кажется, девочка потеряла дар речи. Вера продолжила: — Ее убили, Ханна. Кто-то ее убил. Это тяжело. Слишком тяжело, но мне придется задать тебе несколько вопросов. Моя задача — выяснить, кто ее убил. И чем скорее я узнаю о ней все, тем быстрее я смогу это сделать.

— Можно мне ее увидеть?

— Конечно. Я сама отвезу тебя в больницу, если захочешь. Но это можно будет сделать только вечером или, возможно, завтра.

Ханна сидела напротив Веры спиной к окну. Волосы светились, озаренные солнцем, как нимб.

— Хочешь, я позвоню твоему отцу и попрошу приехать?

Лучше действовать по уставу.

— Нет. Он в Лондоне. Он теперь живет там.

— Сколько тебе лет, Ханна?

— Восемнадцать. — Она ответила механически, слишком шокированная, чтобы возмутиться вопросом.

Значит, взрослая. Опекун не нужен. По крайней мере, по закону. Но все равно она выглядела как ребенок.

— Есть кто-нибудь, с кем бы ты хотела побыть? Родственник?

Она посмотрела на Веру.

— Саймон. Пожалуйста, позовите Саймона.

— А это кто?

— Саймон Элиот. Мой парень.

Она помолчала. Потом, несмотря на печаль и шок, поправилась, немного воодушевившись от этих слов:

— Мой жених.

Вере хотелось улыбнуться. Значит, они спят. Кто сейчас женится в таком юном возрасте? Но она продолжила говорить серьезным тоном:

— Он живет поблизости, да?

— У его родителей этот большой белый дом на другом конце деревни. Вы проезжали мимо. Он учится в Дареме. Приехал домой на пасхальные каникулы.

— Может, ты ему позвонишь? Попроси зайти. Или хочешь, чтобы я с ним поговорила?

Вера подумала, что родители мальчика смогут позаботиться о Ханне, если больше у нее никого нет. По крайней мере, пока они не свяжутся с отцом и не привезут его из Лондона.