Я пообещал себе, что никогда не оставлю ее в беде. Всегда буду защищать, даже если она не будет любить меня в ответ. И я держал свое слово до последнего. Придурки, которые пристали к ней зимним вечером после школы, урод на дискотеке, Серый… Я всегда ее защищал.

Дискотека. Ее я не ждал. Танцы меня никогда не впечатляли, да и двигаться под музыку я не умел. Куда лучше у меня получалось боксировать. Но Дашка хотела пойти, и я не мог оставить ее одну. Мало ли кто захочет к ней прицепиться?

В ночь перед этим дурацким событием Дашка мне снилась. Нет, снилась она мне часто, но впервые сон был эротическим и таким горячим – с острыми ощущениями. Почти реальными. Я шел босиком по горячему песку и увидел ее, лежащую на берегу. Волны накатывали на ее обнаженные ноги. Солнце играло в распущенных по плечам волосах. На Дашке была лишь рубашка – моя белая рубашка с длинными рукавами, застегнутая наполовину. Она едва прикрывала бедра. И на ярком свету казалась полупрозрачной.

Я замер, глядя на Дашку, не зная, что делать и говорить. Просто смотрел на нее, не понимая, что это сон. «Иди ко мне», – игриво сказала Дашка, откидывая волосы на одно плечо. И я послушно опустился на влажный песок рядом с ней. Несмело провел рукой по ее щеке, спустился к шее и отдернул руку. Она рассмеялась и потянулась ко мне сама, чтобы поцеловать.

Не помню, как Дашка оказалась подо мной. Помню только, как я шептал ее имя и как о наши ноги ударялись теплые волны. Все, что происходило между нами, было вспышками. И я с трудом сдерживал вскрики, глядя в зеленые глаза. Я повторял ее имя до тех пор, пока не проснулся. За окном все еще стояла глубокая ночь. Грудная клетка высоко и часто вздымалась. А нижняя губа была прокушена до крови.

Когда я стоял в душе, думать мог только об этой заразе Сергеевой. Как только она умудрилась пробраться в мои сны? С тех пор Дашка постоянно мне снилась. И чаще всего в этой проклятой белой рубашке, которая едва прикрывала ее тело. Во сне я мог быть с ней – брать за руку, целовать в висок, зарываться носом в непослушные волосы. Но реальность была жестокой. Реальная Дашка не знала, что так нравится мне.

Во первых, я не собирался ей ничего говорить. Знал, чем это обернется для меня. Моя любовь – моя слабость. А свои слабости я всегда предпочитал держать только при себе. Во вторых, Сергееву вообще не интересовали парни. То ли после Альтмана интерес к отношениям у нее как отрезало, то ли она все еще оставалась маленькой девчонкой, которая тащилась от «Линейки» и скупала комиксы. В любом случае дружба с пацанами ее не слишком то интересовала. А меня она воспринимала как бесполое нечто, которое всегда находится рядом с ней, задирая и веселя ее. Как же это злило!

Да меня едва не разорвало от злости, когда на следующий день после того сна я встретил Сергееву, а она беспокоилась только о том, как пройдет дискотека и пригласит ли ее кто нибудь танцевать. Я лишь зубами скрипел, наблюдая, как они с Ленкой красятся и мучают волосы, собираясь на дискотеку. Во сне я целовал эту дуру и шептал как ненормальный ее имя. А в реале она сидит рядом и не обращает на меня внимания. Все, что ее заботит, – какой помадой намазать губки. Помню, тогда я чуть не сказал, что без помады ей лучше, но сдержался.

Все равно ее первый танец был моим. Я специально пошел с ними, мрачно думая, что придется разбить табло тому, кто пригласит Сергееву. Однако никто не спешил ее приглашать. Сначала я злорадствовал, но, заметив, какими печальными стали Дашкины глаза, не сдержался – пригласил ее. Для меня это был настоящий подвиг! Я искренне считал, что танцы – мероприятие для обделенных умственными способностями дегенератов. Да и танцевать не умел.