Мне приходится хлопнуть ладонью по столу, чтобы добиться от нее хоть каких нибудь эмоций, и вот теперь она вздрагивает и поднимает на меня взгляд. Сразу бы так!

– Чтобы это было в последний раз, поняла? Надо что – скажи мне! Я тебе не пустое место!

Но звучит это явно неуместно, и Мышь не отвечает. Вернув взгляд к столу, размешивает сахар в кружке, как какая то деревянная кукла.

– Ну, давай, не томи! – после паузы натянутого молчания я не выдерживаю, когда звук постукивания ложки о фарфор выводит из себя. – Говори, что хотела.

– Ярослав… я не стану расспрашивать тебя, хорошо ли ты провел ночь, – начинает она негромко, – мне все равно. Но мне уже очевидно, что я не впишусь в твою жизнь. Отпусти меня, и мы сможем жить каждый своим настоящим. Даю слово, что не побеспокою тебя…

– Нет, и не мечтай. Закрыли тему!

Она сидит и одиноко цедит чай – тощая, холодная… и упрямая. Даже бровью на мой ответ не повела.

Я подхожу к холодильнику, достаю из него сыр, ветчину, и бросаю на стол. Говорю сухо:

– Если голодная – на вот, бери! А то цедишь тут, как сирота…

Она бледнеет в лице, роняет ложку и медленно поднимается. Смотрит на меня из за стекол очков ненавистным серым взглядом.

– Я тебе не собака, Борзов. Ты так и не понял?

Только истерик мне не хватало. Пусть даже не пробует есть мне мозг, я ее быстро обломаю.

– Ешь, сказал, – отвечаю устало и по прежнему зло. – Я сейчас уеду в спортивный клуб, в холодильнике полно продуктов – Анжелка забила. Приготовишь себе, что хочешь – время у тебя есть. И для меня тоже!

Но девчонка упрямо поднимает подбородок.

– Нет, Борзов, не приготовлю.

– Что, не научилась, белоручка? – оскаливаюсь я. – Так мотай на курсы кухарок – научишься! Я поесть люблю, и вкусно! Или ты слишком благородная, чтобы готовить для своего мужа?

В ее бессильной злости есть особая сладость, и в этот момент я питаюсь ею, глядя на бесцветное лицо.

– Вчера в день свадьбы я брала выходной. Но сегодня еду на работу – у меня открыт важный проект. И нет, я не белоручка, но не стану для тебя готовить. Если ты нашел, с кем спать, то уверена, с легкостью найдешь и с кем поесть.

Она пытается уйти, но я останавливаю ее, обхватив ладонью тонкое предплечье.

– Не так быстро, Мышь. Ты не поняла? Больше. Никакой. Работы. Ты будешь дома. Точка.

– Нет!

– А я сказал, будешь! Или ты думаешь, если я не хочу тебя трахнуть, то не способен прокормить?

– Отпусти, мне больно.

– Я не услышал ответ.

Мышь поворачивается к столу и берет в руки нож. Повернув его ко мне рукоятью, хладнокровно протягивает со словами:

– Это ты не понял, «муж», – произносит, словно льдом окатывает. – Я не собака и не твоя рабыня. И я никогда не буду ею, лучше сразу убей и решишь все проблемы. Так или иначе, но сегодня я отсюда уйду – живой или меня вынесут вперед ногами, но будет так, как я сказала.

– Не пугай меня, девочка, я тебе не зеленый пацан, и я сказал «нет»!

– Тогда, как только ты уйдешь, я убью себя! – вот теперь появляется сила в серых глазах. – Это не бравада, так и будет, – ледяным тоном предупреждает. – Ни ты, ни отец больше не станете мной командовать. Надоело!

И как я раньше не замечал, какой у нее стальной взгляд. Такой же, как у Корнеева. Она копия своего отца и сделает это. Сделает! И тогда старый сукин сын не пощадит никого… останется только пепел.

Я отпускаю ее руку, отталкивая от себя.

– Будь ты проклята, Мышь!

Она отшатывается, но упрямо поджимает губы.