Днем Мэри Тьюлер очнулась. Сказала, что хочет видеть сына. Она не знает в точности, где он, но, по ее предположению, батальон его находится в Уэльсе. Она указала все данные.

— Мы найдем его, милая, — сказала дежурившая при ней сестра. — Теперь это делается очень быстро. А вашего мужа, мистера Тьюлера?

— Это не так спешно. Время есть. Он в Лондоне. Получает орден из рук короля, — объяснила Мэри. — Не надо отравлять ему торжество неприятными известиями. Еще успеется. Лишний день ничего не изменит… У меня только словно онемело все. И слабость.

Сестра вдруг стала бесконечно ласковой.

— Мне кажется, следовало бы сейчас же сообщить вашему супругу.

— Значит, мне хуже, чем я думаю?

— Такую мужественную женщину незачем обманывать. Мы сделаем все, что от нас зависит.

Мэри закрыла глаза и задумалась.

Потом спросила:

— Телеграмму?

— Да.

— Только сначала покажите мне…

На этом условии она дала адрес: Палас-отель, Виктория.

Телеграмма, которую получил Эдвард-Альберт, извещала, что его жена, очень тяжело раненная во время вражеского налета, находится в Брайтхэмптонском госпитале. Мэри настаивала на том, чтобы вычеркнуть слово «очень», но о ее просьбе тактично позабыли.

— Ну вот, — воскликнул Эдвард-Альберт. — Точно возмездие… Если б только она послушалась голоса разума! Если б послушалась! Ведь я говорил ей…

Некоторое время он сидел неподвижно. Потом прошептал:

— Мэри.

Что-то дрогнуло у него внутри, он почувствовал прилив горя, слишком глубокого и потому не укладывавшегося в привычную для него форму мышления.

«Может, еще не так плохо». В военное время нельзя давать волю «идеям». «Просто не хотят рисковать», — решил он.

Выпив в задумчивости чаю, он послал ответную телеграмму:

«Завтра как назначено должен быть дворце специальному приказу его величества приеду тебе шести часам Тедди»

Но перед самой великой минутой его опять охватил глубокий душевный порыв, неразвернувшийся зачаток чувства, — и он всхлипнул. Конечно, ей надо было быть здесь. Он сам удивился своим слезам…

В госпитале ему сообщили, что Мэри умирает. Но даже и тут реальность продолжала казаться ему чем-то нереальным.

— Она очень мучается? — осведомился он.

— Она ничего не чувствует. Все тело парализовано.

— Это хорошо, — сказал он.

Оказалось, что сын его уже здесь.

— Он хотел остаться при ней до конца, но я подумала — лучше не надо, — объяснила дежурная сестра. — Ей трудно говорить. Что-то ее все время беспокоит.

— Спрашивала она обо мне?

— Она очень хочет вас видеть. Спрашивала три раза.

Снова в нем шевельнулось смутное ощущение горя. Надо было ему все-таки быть здесь…

— Мы с ней немножко повздорили, — промолвил Эдвард-Альберт, стараясь уложить в слова то, чего нельзя выразить словами. — Ничего серьезного, просто маленькое недоразумение. Я думаю, она теперь жалеет, что не поехала, и хочет узнать, как все было (он всхлипнул). Наверно, хочет узнать, как все было. Если б только она поехала…

Но Мэри волновало не это.

Разговор у них вышел словно на разных языках.