Лесса Каури. Не(о)библия
Песнь первая: Простые кислотные истины
Босые ноги темноволосого мужчины утопали в лазоревой траве. Задрав голову, он смотрел в ярко лимонные небеса и не без оснований чесал затылок, глубоко запуская пальцы в густую кучерявую поросль. С неба, гагакнув, на камень цвета глубокого индиго упала белая птица, вовсе не похожая на альбатроса. – Я в шоке! – сказала она. – Ну ты, Отец, даёшь! Ты в какой градации спектра творил? – Сам не знаю… – сокрушился названный и перевёл взгляд вниз. Под косогором у розового ручья на салатовом песке сидел голышок лет двух и упорно мял толстыми пальчиками податливую маслянистую глину. Глина послушно принимала разнообразные формы, которые расползались, разлетались и расплывались кто куда. – Сын! – схватился за голову Отец. – И ты ещё!.. – Папа! Обрадованный вниманием малыш тянул к нему перемазанную ручонку, в которой переливалась белым и золотым точная копия Птицы. – Глупости какие! – заворчала та и отвернулась, переставляя большие перепончатые лапы – обиделась. Не оборачиваясь, защёлкала клювом: – Слушай, а ты уже всё? Кончил творить? – Кончил, – мрачно отвечал мужчина, – не при детях будет сказано! – И где они? – Кто? – Люди… эмм… обитатели? – Да вон… – Отец обречённо кивнул под сень оранжевой рощи, – …она. – Каноны нарушаем, – заворчала Птица. – С самца надо всегда начинать, с самца! И замолчала с разинутым клювом, уставившись на дальний берег ручья. Там, опершись спиной о древесный ствол и широко раскинув загорелые ноги, полулежала женщина. Точнее, девушка, чью ещё не сильно оформившуюся фигуру скрывали волны тугих чёрных локонов. Она вплетала в них яркие ягоды и листья… И маленькие груди были упруги, совершенной формы ногти на руках и ногах розовели жемчугом, и дразнилась алым язычком щель в обрамлении воротничка коротких волос между неправдоподобной длины ногами. Птица в изумлении повернулась к мужчине. – Ты о чём думал вообще, когда творил… это… эту? Тот сделал вид, что не услышал. – Ка ка я! – протянула Птица, разглядывая девушку одним глазом, а мужчину другим. – Как её зовут? Блудница Вавилонская? – Сам ты блудница! – подняла голову красотка. – А меня зовут Лилит. Запомни это имя, гусь недоделанный! И это было только начало… Лилит оказалась совершенно неуправляемой. Слова «почтение», «смирение» и «терпение» в её лексикон не входили, зато входили другие, из которых оба – Отец и Птица – едва ли понимали половину. Она ломала деревья, пинала зверьков, поджигала траву на полянах и обижала Сына. Изогнутой рыбьей костью Лилит проколола себе пупок, уши и нос, и обвешалась погремушками, сделанными из щепочек и камешков. Угольным стерженьком научилась так подводить глаза, что взгляд казался безумным. Красила ногти на руках и ногах глиной чёрного цвета, а губы – соком ягод с кустов, росших по берегам ручья. И в довершение всего острым обломком кварца она отсекла свои роскошные волосы под самый корень, а оставшиеся выкрасила все тем же пламенеющим соком и вздыбила иглами дикобраза. – Боже мой! – ужасался Отец, наблюдая всё новые и новые трансформации. – Что она делает? – Ищет себя, полагаю, – ворчала в ответ Птица. – Обыкновенный юношеский максимализм. – А она может искать себя, скажем, в рисовании, ткачестве или вышивании? Лилит, сидящая на дальнем берегу и любующаяся своим отражением, подняла руку и продемонстрировала опешившему Отцу средний палец. |
