— Спокойно, — снова доносится ее голос. Уж не Люси ли это? — Ну-ну, тихо. Вам что, кошмар приснился? — Она делает шаг и оказывается в поле зрения.

Это не Люси. Незнакомка молода, приблизительно того же возраста, вот и все сходство. Такой жакет Люси ни за что бы не надела.

— Меня зовут Келли Фишер, я репортер из «Сан». Не хотела вас напугать.

— Что вам нужно?

Медленно сосредоточиваюсь. Мозг словно бы только сейчас начинает просыпаться.

Осторожно проверяю ремни: ноги связаны так же плотно, как и руки, — свобода движения всего лишь несколько дюймов. Темный глаз выключенного телевизора угрожающе нависает над кроватью.

— Я пишу статью о Хоккеисте, — говорит женщина. — Мне стало известно, что вы, возможно, что-то о нем знаете. Вот и я подумала: может, ответите на мои вопросы.

Откуда ей известно, кто я? Откуда ей вообще что-то обо мне известно? Разглядываю журналистку в поисках подсказки. Для начала у нее есть лицо. И большая сумка. Неужели она из них? Или работает на безликих?

Прищуриваюсь:

— Как вы меня нашли?

— Одна из медсестер — моя подруга. Если подворачивается серьезная тема, она всегда сообщает.

— Это я — серьезная тема?

— Вы находитесь под следствием в связи с убийствами Хоккеиста, — выдает Фишер.

— Отлично! — Я всплескиваю руками. Вернее, пытаюсь это сделать, но ремни не позволяют. Закрываю глаза и тихонько рычу. — Мне нужно выбраться отсюда.

— Вы не подозреваемый, — успокаивает она. — По крайней мере, пока. Будь вы подозреваемым, то я бы нарушила закон, придя сюда. На самом деле… — Фишер бросает испуганный взгляд на дверь.

— Вы не должны быть здесь! — осеняет меня: неуверенность журналистки слишком очевидна.

— Я могу вам помочь, — торопливо произносит репортерша. — Дайте мне две минуты, и я попытаюсь освободить вас из клиники Пауэлла. У меня не очень много возможностей, но…

— Из Пауэлла? — Глаза невольно широко раскрываются. — Меня опять отправляют в Пауэлл?

— Вы не знали? — Фишер снова кидает взгляд на дверь. — Кто-то идет. Ничего не говорите, умоляю!

Женщина забегает в ванную, но даже не успевает закрыться, как входит санитар. Громила по имени Фрэнк.

— Кажется, я слышал крик, — говорит он. Смотрит на стену за мной. — Хорошо поспал? — Рука у него забинтована, чего прежде не было. Фрэнк перехватывает мой взгляд и вскидывает брови. Из голоса исчезает дружелюбие. — Хочешь повторить? Смотри, укусишь еще раз — пожалеешь.

— Я вас укусил? — Подробности схватки окутаны туманом, но помню, что лягнул кого-то. — Во время… когда все набросились на меня?

— Когда ты пытался бежать, — уточняет санитар. — Ты укусил меня и сломал нос доктору Сардинье.

— Я не хотел.

— Вы, ребята, никогда этого не хотите.

— Мы, ребята, — это кто?

— Душевнобольные, разумеется, — изрекает Фрэнк. — То есть психи, но от меня требуют, чтобы я в лицо психам говорил «душевнобольные». Так вам якобы лучше.

— Не действует.

— Знаю. — Он наклоняется и опирается локтями на боковину кровати. — Слушай, через несколько часов тебя увезут, и я не хочу, чтобы за это время тут что-нибудь случилось. Давай заключим перемирие.

— Я не псих.