— А я ходить хочу, — возразила Лаврова и закрыла за Стасом дверь.

Она развернула бумагу и поднесла подарок к окну. Узорчатый рисунок стеклянного холста, преломляя солнечные лучи, вспыхивал и разгорался радужным бенгальским огнем. На хрупком полотне Лаврова увидела живую белую птицу. Ее голова была гордо поднята, белоснежные перья отливали в тени голубым, на солнце — янтарем, когти переливались каплями жемчуга. Она стояла на травяном ковре из неоновых звезд незабудок, сиреневых юбочек фиалок, молочно-белых султанов ландышей и шафрановых рылец под синими чепчиками крокусов. В нежно-голубое прозрачное небо поднимались золотисто-белые пушистые шары одуванчиков. Птица расправила огромные сильные крылья, собираясь взлететь. Она смотрела в небо, в самую вышину, откуда звала к себе открытая, теплая, солнечная ладонь. У белой птицы были глаза Лавровой.

Лаврова долго смотрела на картину Кости, ее сердце теснила щемящая тоска. Так бывает, когда уходит что-то очень хорошее, самое дорогое. Но оно обязательно вернется, потому это светлая грусть.

* * *

Чтобы убить тоску и время, Лаврова отправилась в кино. Одна. Шел старый фильм Висконти «Рокко и его братья» с молодыми Анни Жирардо и Аленом Делоном. Черно-белая картина с непопулярным сюжетом об обычной жизни обычных людей. Зал кинотеатра оказался почти пустым, большинство зрителей заняли средние ряды. Рядом с Лавровой уселся очкарик, линзы его очков были толстыми, толще некуда.

Лаврова вяло следила за фабулой, ее раздражал герой Делона. Богоподобный и неубедительно милосердный святой. Сосуд добродетелей и эталон отречения от себя и всех. Ей казалось нелепым, что два человека, один из которых любит так, что решается на убийство, другой — на отказ от любви, хоронят и оплакивают любовь, сжимая друг друга в братских объятиях. Лаврова давилась от смеха в финале, наблюдая, как два сообщника, убившие любовь, смывают ее потоками очистительных слез. Она давилась от смеха, зажимая рот ладонью и оглядываясь по сторонам. Ее могли принять за ненормальную. Она бросила взгляд на очкарика. В черно-белой полутьме он сосредоточенно читал толстую книгу. Лаврова расхохоталась в голос, очкарик рассеянно взглянул на нее и уткнулся в книгу. Ему было не до фильма. Лаврова хохотала. На нее шикали возмущенные и растроганные зрители.

Лаврова вышла из кинотеатра, у нее зазвонила сотка.

— Ты где? — спросил Минотавр.

— В центре.

— Я сейчас подъеду.

Они молча мчались по Капчагайской трассе. «Хаммер» бесцеремонно врезался в прохладный до синевы вечерний ветер, будто тщетно пытался догнать заходящее солнце.

Очищенный гранат закатного солнца стремительно падал к земной кожуре, надеясь укрыться за линией горизонта.

Минотавр остановился на безлюдном берегу у камней. Крокодилий «Хаммер» притаился за каменными глыбами, пряча в тени свои металлические клыки. Серо-голубое небо сливалось с серо-голубым морем. Они были тихими и недоброжелательными, как «Хаммер».

Лаврова смотрела в небо и размышляла, почему в настоящей жизни не так, как в придуманной? В последней совершил преступление, отбыл срок и забыл. А в настоящей — изматывающие допросы, бесконечное судебное следствие, невыносимое ожидание исполнения наказания, отсутствие срока давности. И никакого права на амнистию — полную и вечную потерю памяти.

— О чем думаешь? — поинтересовался Минотавр.

— Ни о чем.

— У тебя тонкое запястье, — Минотавр держал ее руку в своей ладони. Его пальцы лежали на пульсе, они вкрадчиво отслеживали жизнь Лавровой.

Глава 16

Они лежали и смотрели в серо-голубое равнодушное небо.