Лаврова прильнула всем телом к его неприкаянной душе. Она зашептала. Ее быстрый шепот был горячим, как ее сердце.

— Не надо. Никогда не возвращайся назад. Там страшно. Так страшно, как не бывает страшно в аду. Я знаю. Я через это прошла. Верь мне, родной мой. Надо жить. И не нужно себя казнить. Она умерла. Нельзя изменить мертвой.

— Изменить? — Он рассмеялся, как дьявол — С кем? С тобой? С куском мяса?!

Он отшвырнул ее руки и растворился во тьме. Она закрыла глаза и умерла по-настоящему.

Она видела, как к ней ползут все гады земли: ящерицы, змеи, жабы. Как струится смертоносный яд, капающий с их жал. Как мерзкие твари обгладывают ее тело, отрывая кусок за куском своими черными пастями. Она слышала хруст своих разорванных сухожилий, костей, исполосованных острыми, как бритва, зубами. Ощущала, как в голове шевелятся влажные кольчатые черви. Как откладывают яйца сине-зеленые мясные мухи, извиваются их личинки пупарии. Она чувствовала нестерпимый запах тухлятины, аромат ее тела, данный навечно. Она ощущала, как лезвиями прорастает сквозь ее тело трава, разрушая сосуды и нервы. Она видела, как распадается ее тело на куски гнилого, осклизлого мяса. Как появляется покрытый плесенью бесполый скелет, чтобы затем рассыпаться серым прахом. Она лежала в земле без имени и фамилии, без пола и возраста, она лежала во мраке и ледяном холоде. Утром выглянуло серое солнце. Она вошла в дом, еле переставляя окоченевшие ноги, забрала свои вещи и уехала.

Глава 17

Лаврова простудилась и взяла больничный. Простуда оказалась не сильной, но ей нужно было быть одной. Ей прислали повестку и позвонили домой из областного военного суда. Ее вызывали на заседание по поводу автоаварии пятилетней давности. Лавровой так не хотелось туда идти. Ей не хотелось никого слышать, видеть, ей нужно было быть одной.

— Я на больничном, — сказала она.

— Вам следует обязательно прийти, — ответили ей. — Вы свидетель.

Лаврову ноги не несли в суд.

«Мне туда нельзя», — подумала она и вошла в зал заседаний.

За столом стороны обвинения сидел Минотавр. Лаврова не удивилась. Она ждала его где угодно. Здесь для него было самое подходящее место.

Лаврова отвечала на вопросы о том, что произошло в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое августа пять лет назад в Байгельды.

— Врет она все! — закричала женщина.

Лаврова обернулась и увидела жену главного врача сельской врачебной амбулатории Байгельды. Она сразу ее узнала. Его жена работала в СБА медсестрой. Ее муж со странным именем Торгын сидел рядом с ней.

— Не было моего мужа там. Она одна была.

— Не перебивайте свидетеля. Или вас выведут из зала, — отрезал судья.

Лаврова молчала, опустив голову. Она так четко видела этот старый август, словно это было вчера. Женщину, изломанную, как кукла. Ее слипшиеся от крови волосы, закрывающие лицо красным погребальным платком. Белую, без единой кровинки кожу. И кости, вбитые ледорубом в беззащитную ткань мозга.

Лаврова не уехала после заседания суда, она осталась ждать Минотавра. Ожидание было бесконечным и невыносимым. Лаврова ходила по коридору из конца в конец, как заведенная, под навязчивый треск догорающих неоновых трубок. Минотавр прошел, глядя сквозь нее. Она бросилась за ним и схватила его за руку.

— Ты же не веришь им? — умоляла она его. — Нет?

Минотавр, не останавливаясь, молча шагал вперед.

— Клянусь. Я ничего не сделала. Меня там даже не было.

— Почему?

Его налитые кровью глаза врезались ей в лицо. Лаврова запнулась. Она не знала, что ответить. Ее вина увеличилась и стала безмерной, как вселенная.