Отец говорил:

— Ерунда. Они даже не люди.

— Но Лук-кас тоже марин, — пробовал возражать Ривин.

— Поэтому я его и вырастил. Увы, человек никак не может войти в храм маринов и забрать Рог. Иначе я бы сам это сделал. Ведь я люблю тебя, сынок. Ты — всё, что у меня есть.

Ривин тоже любил отца.

Он не привык спорить и думал, что сможет смириться, но сейчас сидел и представлял, как вернувшихся с праздника маринов рвут на части акулы и морские тигры, и ему хотелось плакать.

Он должен остановить брата.

— Папа, так нельзя. Я прошу тебя — остановись! Верни Лук-каса!

— Давай поговорим, когда Рог будет у нас, ладно?

— Папа! Ты меня не слышишь? Я прошу тебя: не надо!

— Надо, Ривин, надо, — пробормотал отец, листая большую книгу и делая пометки на карте.

— Посмотри на меня, отец!

Мужчина нахмурился, отложил книгу и повернулся к сыну.

— Ривин, я знаю: ты волнуешься за брата. Ему ничего не грозит. Марины, эти местные лягушата, на празднике в людском поселении. Храм ничем не защищён от таких, как Лук-кас. Он справится.

— Но марины, они же умрут без Рога! — закричал Ривин.

— А вот это не твоя забота, сын. Перестань вести себя как капризный ребёнок! Всё. Закончили!

Если Ривин просит, то от него просто отмахиваются, а если кричит, то он — капризный ребёнок. Слушать его отец не собирается.

— Нет! — ещё громче крикнул Ривин и вскинул руку.

С тонких кривых пальцев сорвалась молния, на лету превратившаяся в искрящуюся сеть, и врезалась в отца. На его лице отразилось недоверчивое удивление, словно он никак не мог поверить в то, что сын атакует его. Собственно, Ривин и сам с трудом это осознавал.

Мужчина рухнул, скованный заклинанием. Ривин подошёл вплотную и сказал:

— Прости, папа. Но так нельзя! И если ты не остановил Лук-каса, то это сделаю я.

Его сердце бешено колотилось. Тело покрылось потом. Почему-то заболела голова, и в левом виске будто спицу проворачивали.

Ривин наклонился, морщась от боли, и вытащил из отцовского дорожного сундука шкатулку. Сосредоточился, создавая Разбей-ключ, открыл шкатулку и вынул из неё Усмирение Вод.

Отец, лежащий на палубе, яростно вращал глазами, тщетно пытаясь вырваться из-под власти заклинания и запретить сыну совершить самую большую глупость в его недолгой жизни.

— Прости, папа… — ещё раз повторил Ривин и сдавил в ладонях синий шарик с заклинанием.

Шарик пошёл трещинами, из них просочились лёгкие, как клубы дыма, вихри Усмирения, за несколько ударов сердца окутав мальчика непроницаемым коконом.

Ривин с трудом перебрался через борт и прыгнул в воду.

Плавал он неплохо. Его неудобное тело с детства удивительно легко приспособилось к воде. Конечно, до стремительной грации Лук-каса ему было далеко, но названный брат никогда не насмехался над его неуклюжестью, не пытался показать, что он лучше, хотя перепонки на пальцах и жаберные щели давали ему неодолимое преимущество.

Наоборот, когда они совсем детьми вдвоём плескались в пруду за домом, Лук-кас искренне радовался за брата, помогал ему. Может, поэтому неуклюжий Ривин хорошо чувствует себя в воде до сих пор?

Стоило подумать о брате, как сердце сжалось. Понимает ли он, что собирается сделать? Ривин очень любил Лук-каса, но порой не мог сказать, что именно думает его брат. То ли потому, что сам Ривин редко общался с другими людьми и плохо разбирался в их мыслях и чувствах, то ли потому, что лицо Лук-каса, знакомое и родное, чуть-чуть, но всё же отличалось от человеческого.

Мутная тяжёлая вода равнодушно пропускала через себя тщедушного человечка.