— Вы первый поляк, которого я вижу своими глазами, — говорит она и добавляет: — хотя я когда-то видела Шопена на фотографии. Вот только не знаю, поляк он или француз.

Ринея работает в так называемом «libraire», проще говоря, в книжном магазине. Так в совсем маленьком городке Вайтапе на Бора-Бора местные называют лавку, в которой, кроме кока-колы, кремов для загара, досок для серфинга, а также жемчуга, продаются также газеты и несколько путеводителей, гордо именуемых книгами. Но самое главное — жемчуг.

Настоящий черный жемчуг можно встретить только на островах Французской Полинезии. Остальной, по мнению Ринеи, — подделка. Шею Ринеи украшает ожерелье из жемчуга. Эти жемчужины на самом деле не черные. Они голубые, зеленые, со стальным отливом, коричневые. И идеально гармонируют с цветом ее больших, печальных глаз и загорелой кожей.

— Их вырастил мой отец, — говорит она, — еще на Маркизских островах. — Он подарил мне это ожерелье на восемнадцатилетие. После того как мама родила на пляже моего братика, мы перебрались на Таити. Мама больше не хотела рожать детей на пляже. Поэтому самый младший родился, как и вы, в больнице, в Папеэте на Таити. Но отец был там несчастлив. Слишком много людей, машины, каменные дома, шум, да и пляж далеко. И никакой седьмой волны. Он увез нас на Бора-Бора. Здесь тоже есть машины, но меньше. К тому же тут он может спокойно вырезать свои «тики». И продавать. А если ничего не продаст, всегда может порыбачить. Тики — это языческие божки. Лучше всего, когда они вырезаны из вулканической породы. Самые большие тики находятся на острове Пасхи. Когда я родилась, отец вырезал из камня своего первого тики. У него большие глаза, и он смотрит на океан. У всех тики большие глаза, а еще, уж не знаю почему, — пенисы. Это довольно странно, потому что у полинезийцев, как правило, очень маленькие пенисы. Когда душа умершего переселяется в тики, его глаза увеличиваются, и статуя видит больше и дальше, чем видел человек. Когда я умру, моя душа тоже переселится в тики. И я буду вечно смотреть на океан глазами, которые будут больше, чем у моих бабушки и матери. Насчет того, что глаза станут больше, мне кажется, это ерунда. Но мой отец в это верит. Я — нет. Больше того, я вообще не хочу смотреть на океан, когда умру. Тем более целую вечность. Я уже насмотрелась на него при жизни. Это он отделяет меня от настоящего мира. Я не хочу провести всю жизнь на шестнадцатой параллели, у экватора, на острове, где нормальные люди проводят только медовый месяц. Сколько времени может длиться медовый месяц?! Две, три недели? Сколько раз можно приходить в восторг от разнообразных оттенков синевы океана и яркой окраски рифовых рыб? Если дать этим рыбам имена, через неделю можно проверять их присутствие по списку. Каждый день одно и то же. И вскоре уже хочется вернуться домой, в свою постель, в родной город, где настоящие книжные магазины, театры, кино, университеты, а зимой идет снег и ждешь прихода весны. Здесь нет ни весны, ни зимы. Здесь всегда только лето. До тошноты. Это неправда, что дети, зачатые на Бора-Бора, счастливее других, потому что начали жизнь в раю. Не только зачатые, но и рожденные на Бора-Бора ничем не счастливее детей из вашего Франкфурта. Нет! Никакой это не рай. Я ненавижу синеву океана со всеми ее оттенками! Я сыта по горло жизнью на красочной открытке с потрясающими видами. Я завидую каждому самолету, который отсюда улетает. Мне хочется провести медовый месяц в каком-нибудь огромном, переполненном людьми мегаполисе со множеством высотных домов, где никто никого не знает, вода прозрачная и течет из крана, и можно слушать радио, стоя в пробке, а вечером надеть красивое платье и туфли и пойти в оперу. Здесь, кроме туристов, мало кто знает, что такое опера, а кожаные туфли надевают только на свадьбу и на покойника, когда кладут его в гроб.