— Мы агенты Сыскной полиции, — представился Гаевский. — Агафон Иванов и Владислав Гаевский. Где бы мы могли спокойно поговорить?

— Сейчас заканчивается утренняя сессия, буквально через десять минут. Пока же у нас самая горячая пора, половина всех сделок проходит в последние десять минут торгов. Соблаговолите подождать чуть — чуть и потом я буду в полном вашем распоряжении. — торопливо проговорил Штромм, быстро оглядев визитёров. — Пожалуйста, не стойте, сядьте на стулья, мне из — за вас не видно таблицы котировок.

Оказалось, что стены загородки, в которой сидел Штромм, вовсе неслучайно были сделаны стеклянными. Через них был прекрасно виден торговый зал с огромными чёрными досками, испещрёнными записями мелом, которые сообщали о выставленных на торги лотах и величине котировок. Два служителя в ливреях ходили с мелками и тряпками вдоль досок и вносили изменения, согласно распоряжениям, отдаваемым третьим служащим, принимавшим листочки с заявками, которые подавались клерками из зала.

Сыщики присели на стулья и не без любопытства принялись наблюдать за технологией торгов. Штромм, отслеживая изменения котировок на досках, на небольших листках с банковской печатью писал распоряжения, с которыми один из молодых людей, выполнявший роль своеобразного курьера, стремглав бежал в торговый зал и подавал распорядителю торгов. Если его никто не опережал и сделка успешно проходила, Штромм уже на большом листе со всеми банковскими реквизитами записывал параметры совершённой операции, а именно — количество купленных бумаг, их стоимость, время совершения сделки, код поручителя — и отдавал документ другому молодому человеку, который выполнял функции секретаря, т. е. заверял его своей печатью, присваивал номер и вносил в реестр сделок. Контора работала подобно хорошо отлаженному часовому механизму, клерки трудились в почти полной тишине, понимая друг друга без слов. Лишь иногда Штромм, отдавая карточку — распоряжение, давал курьеру краткие пояснения: «Брянские рельсы лот в четыреста тридцать акций берём… Котировку лота в тысячу акций Франко — Русского завода поднимаем на десять копеек…».

В торговом зале, хорошо видимом из брокерской конторы, царило сосредоточенное оживление. Почти в полном молчании солидного вида мужчины подходили к распорядителю с листками — заявками, отдавали их и отходили в сторону, уступая место другим. Некоторые переговаривались, но на ходу, почти не задерживаясь. Люди выглядели солидно; каждый знал своё дело и не мешал другому.

За последние десять минут торгов Штромм провёл не меньше дюжины сделок, добросовестно трудясь, не разгибая спины над столом. Когда в торговом зале ударил гонг, чей звук оказался похож на звон корабельной рынды, Аркадий Венедиктович распрямил спину и удовлетворённо пробормотал:

— Что ж, очень даже ладненько поработали!

Он вышел из — за стола и, жестом указав сысщикам на выход, проговорил:

— Можем поговорить в нашем буфете.

— Давайте лучше пройдём на улицу. — предложил Гаевский. — Погода чудная, весна, солнце припекает, что может быть лучше?

Троица двинулась через торговый зал на выход, но уже в самых дверях какой — то представительный мужчина задержал Штромма:

— Аркаша, «Пароход» откатился на полтора процента за утреннюю сессию, я же просил меня поддержать!

А Штромм с неожиданным раздражением выдернул рукав и огрызнулся:

— Я же сказал тебе, что у меня на «Пароход» все заявки конкурентные, а из своих денег я его поддерживать не стану!

Гаевский и Иванов не без удивления переглянулись: темперамент брокера в этой мимолётной сцене проявился неожиданно ярко.