Яркий свет дня. Напоенный солнцем воздух. У бордюра стоит тяжелая машина; шофер узнал их, открыл дверцу. Не произнесено ни слова — как в немом фильме или во сне. Оглянувшись, Бернсдорф увидел, как из ряда припаркованных автомобилей медленно выехал лимузин с полицейским номером и двинулся за ними следом. Свернули на Кинта Азенида, полицейская машина за ними. Это Бернсдорфа не обеспокоило. Слежка полиции объяснима. Опасаться следует в первую очередь людей в штатском. Но что это с Кремпом? Тот что-то втолковывает водителю, который согласно кивает. О чем они?..

— Водитель говорит, что уйдет от этих, — сказал Кремп.

Такой поворот разговора не устроил Бернсдорфа, с подозрением уставившегося на дорожную сумку, которую Кремп сжимал ногами.

— Это все ваши вещи?

— С меня хватит.

— А кинокамера, записи, все остальное…

Кремп пожал плечами:

— Зачем?

Бернсдорф выпрямился на сиденье, насторожившись. Сидевший рядом с шофером телохранитель говорил с кем-то по радиотелефону, Бернсдорф уловил слова: «Эль операдор, сеньор Кремп».

— О чем это он? Во имя всего святого, что происходит?

— В центре города я выйду.

— То есть вы хотите на время скрыться?

— Нет, уйти в горы. Дорогу туда я найду.

— Нет! Ни в коем случае! Вы человек эксцентричный, но не сумасшедший! Послушайте, Кремп, нам нельзя разлучаться. Вдвоем мы сумеем доказать нашу правоту. Только вдвоем!

— А потом?

— Опять будем снимать…

Бернсдорф сразу понял, что взывать к Кремпу бесполезно. Тот криво усмехнулся, напряженно думая о чем-то своем, давно решенном… О чем, догадаться нетрудно. Его постоянный интерес к сьерре, разговор с летчиком-мулатом, разного рода сомнения, которые Кремп высказывал с присущей ему резкостью и от которых он, Бернсдорф, отмахивался.

— Там нет больше герильерос, — проговорил он, лишь бы что-нибудь сказать, глядя на бритое, чужое лицо Кремпа. — Вы о выстрелах думаете… Но это не герильерос, а просто какой-то угольщик охотился… Кремп, вы рискуете головой!

— Вам тоже предсказывали нечто подобное. Потерпеть фиаско можно на любом месте и в любой ситуации. А вот остаться верным себе, своим убеждениям?

Во рту Бернсдорфа пересохло.

— Значит, прийти на помощь четырем людям для вас мелочи жизни? Если и спасать, то все человечество?

Машина свернула за угол, ускорила ход, притормозила, еще раз свернула и снова рванулась вперед. Попытка оторваться от полиции.

— Чего вы, черт побери, хотите добиться? Найти Кампано или его друзей?

— Вы, Бернсдорф, человек нетребовательный, наивный, в сущности. Художник до мозга костей! Все происходящее с вами обогащает вашу жизнь. Если вас что тревожит, вы снимаете фильм и отделываетесь от этих мыслей навсегда. А вас еще вдобавок хвалят за сделанное и платят большие деньги. Желаю вам и впредь не терять хорошего аппетита.

— О чем вы болтаете, проклятый вы идиот, и что вы обо мне знаете!.. Разве ваше место в сьерре, у герильерос? Вы погубите ваш талант! И погибнете, пропадете без всякой пользы! Ваше место за камерой!

— Я тоже так думал, пока не увидел девушку с револьвером в руке… Узников, вырвавшихся из застенков, не снимают на пленку. Чтобы не забыть надо жить с ними рядом! Никаким произведением искусства тут не поможешь, остается только один выход — вооруженная борьба.

Машина остановилась, Кремп взялся за сумку, потом повернулся к Бернсдорфу.

— А вы все-таки ничего… Я действительно был рад с вами познакомиться.