– Пип, успокойся, – обратился к нему Джонстон, придя в себя от первоначального изумления.

Пип подталкивал Томаса в грудь, не сводя с него глаз.

– Не подходите ближе, Джонстон. Джонстон поднял вверх обе руки и улыбнулся.

– Ну, Пип, если вы только позволите. Я уверен, вы не станете убивать безоружного человека. Подумайте о скандале, который это вызовет в обществе. А каково придется вашей семье?

Оказалось, что Джонстон нашел правильные слова. Гнев Пипа несколько поутих и сменился растерянностью.

– Нет, конечно, нет. Достаньте шпагу, Донн.

– Не стану.

– Что творится! – вздохнул Робби, тщетно пытаясь найти выход из создавшегося положения.

– Черт вас возьми! Достаньте шпагу! Я люблю леди Фиа, неужели вы не понимаете? – В голосе юноши слышалось рыдание. – Будьте прокляты! Будьте вы прокляты! Вы не лишите меня привилегии сразиться за ее честь. Даже у вас должно хватить на это совести и порядочности.

– Черт побери! – выругался Джонстон едва слышно, обращаясь к Томасу и не сводя глаз с красного лица Пипа. – Томас, тебе придется сразиться с ним. Бедняга в таком состоянии готов на все. Он не сможет жить дальше, если вобьет себе в голову, что ты счел его вызов недостойным и не стал на него отвечать.

– О чем это вы там шепчетесь? – резко спросил Пип. – Я не школьник, Джонстон. Я считал вас своим другом.

– Он действительно ваш друг, юный дурак, – проговорил Томас и быстрым движением левой руки оттолкнул шпагу Пипа в сторону, а правым кулаком сильно ударил его в челюсть. Когда Пип падал на землю, лицо его выражало попеременно боль и удивление.

– Ну, теперь, я полагаю, он не станет сильно убиваться из-за своего достоинства. Проследите, чтобы он вернулся домой. – Томас переступил через неподвижно лежащего на земле Пипа. Джонстон и Робби в немом удивлении смотрели Томасу вслед.

– Но куда ты? – крикнул ему вдогонку Робби.

– Я собираюсь навестить Фиа. На этот раз она примет меня, клянусь Богом!

Она не спала. Раньше Фиа считала сон необходимым, как и многое другое. Но оказалось, она ошибалась. Она сидела в кресле, которое придвинула к самому окну, и ждала рассвета. «Он обязательно наступит», – твердила она. От безотчетного страха, что рассвет никогда не придет и она навсегда останется в этой темной комнате одна, у нее дрожали пальцы, которыми она сжимала книгу. В дверь будуара постучали.

– Войдите, – разрешила Фиа. Дверь приоткрылась, появился Портер.

– Простите, миледи, но...

Дверь позади дворецкого распахнулась настежь, и проем заполнила высокая, широкоплечая фигура Томаса. Их взгляды встретились.

– Отошлите его, – требовательно произнес Томас.

– Я не принимаю, – жестко ответила Фиа.

– Я сейчас же распоряжусь, миледи, чтобы лакеи... мы вместе... – Лицо Портера заметно посуровело.

– Нет. Все в порядке, Портер, можете идти.

– Но...

– Портер, можете идти. Портер поклонился и удалился.

Томас закрыл за ним дверь. У Фиа защемило сердце, внутри все до боли сжалось. Выглядел Томас ужасно. Лицо темное, почти черное, обросшее длинной щетиной с серебряными искорками, серые глаза потемнели, и только белки страшно сверкали. Волосы были всклокочены и нечесаны, шейный платок сбился набок. Фиа знала, что он придет, знала, что, в конце концов, это случится. Он преодолеет все препятствия, которые она воздвигла между ними. Иначе Томас не был бы Томасом. Он чувствовал и понимал, что свет обошелся с ней несправедливо, несправедливо по его вине, но, будучи благородным человеком, никогда бы не допустил, чтобы другие расплачивались за его действия.