Наступает молчание.

— Ну кто еще скажет? Вы, Александр Петрович, как думаете? — обращаюсь я к научному сотруднику.

— Мне не хочется думать. Устал. Да и не уверен, есть ли ответ на этот вопрос. Вы сами, наверное, давно уже придумали, что и почему.

— Может быть, и да. Но хочется, чтобы все подумали, погадали, — не унимаюсь я.

— Тогда, пожалуй, — нерешительно говорит он, — тут какая-то сложная причина, может быть, давняя привычка, подражание друг другу, влияние каких-нибудь особенных физических факторов среды, инстинкты, наконец…

— И завернули же вы, Александр Петрович. Ничего не разберешь! — посмеивается молодежь.

Тогда все требуют моего объяснения, и мне ничего не остается, как рассказать о своем предположении.

Лёсс — очень твердый, прочный, копать его трудно. В лёссовых обрывах некоторых южных стран человек строил даже пещерные города, и они сохраняются столетиями. В Средней Азии в средние века из многих крепостных укреплений в лёссе были проведены к воде на многие километры потайные ходы, и они до сего времени сохранились.

Лёссовая пустыня была бы безжизненной и голой, если бы ее поверхность не разрыхляла громадная армия живых существ. Многочисленные мокрицы, пауки, жуки, муравьи, неутомимый землекоп — слепушонка — постоянно трудятся, роют ходы, норки, камеры, выбрасывают частицы почвы наружу. Благодаря им поверхностный слой лёсса не менее чем на метр в глубину взрыхлен, в него проникает воздух, просачивается влага. И получается, что незримые землекопы помогают жить растениям, кормящим многоликий мир этих жарких стран. Птицы тоже пользуются слегка взрыхленным поверхностным слоем лёсса: в нем легче рыть норки, тем более что клювы и лапки — слабые орудия. Кому же хочется тратить столько сил на строительство убежища, когда в жизни и без того много хлопот: пищу добывать, потомство воспитывать, от врагов спасаться. Да и в норке, проделанной во взрыхленном слое, лучше фильтруется воздух.

Вот, наверное, главная причина, из-за которой норки щурок, сизоворонок, галок, ласточек-береговушек, да и всей остальной армии пернатых жителей лёссовых обрывов всегда располагаются в самом верхнем ярусе обрывов.

Мое объяснение кажется убедительным, и все готовы с ним согласиться. Только Александр Петрович, как всегда, сомневается.

— Да кто знает, может быть, и так, а может быть, и совсем иначе, — говорит он.

Слушая его, думаю о том, что чрезмерная осторожность в суждениях или нежелание поделиться ими, этот излишний скептицизм ученых всегда приносят больше вреда, чем даже ошибочные, но определенно высказанные суждения, хотя бы потому, что они будят мысль и заставляют искать истину.

ПОСЛЕДНИЙ ОСТРОВ БАЙКАДАМАРАЛ

Оскудевает мир животных. И это особенно заметно тем, кому перевалило за восьмой десяток. Давно прошли те годы, когда на моей родине, в Уссурийском крае, было изобилие птиц и зверей. Теперь, наверное, и там тоже оскудение. В восьмидесятых годах двадцатого столетия, путешествуя по островам Балхаша, на некоторых из них я застал еще идиллию более или менее сохранившегося мира животных. Но и там появление человека вызывало переполох его обитателей.

Вспоминаю один такой небольшой островок, расположенный в соленой и необжитой части озера Балхаш. Это был последний остров из числа многих, проведанных мною на резиновой лодке с моторчиком…

Вечером затихает ветер, озеро становится гладким и ровным. В его зеркальную гладь смотрятся белые облака.

Редкое состояние беспокойного Балхаша. Ночью завыл ветер, зашумело озеро, и под сиянием луны побежали черные волны со светлыми гребешками. Но вот взошло солнце, пригрело, и снова успокоилось, уснуло озеро.

Сегодня оно особенно красивое, бирюзово-зеленое не только потому, что небо сияет синевой, нет, какая-то особенная здесь вода.