Страдающим от жажды насекомым достается от жаб. Только осы неприкосновенны, разгуливают где вздумается безнаказанно, никто не покушается на их жизнь. Как и осы, неприкосновенны беззащитные мухи-сирфиды. Не зря они так похожи на ос. Им, обманщицам, хорошо. Их тоже боятся жабы.

Как захотелось, чтобы в эту минуту рядом оказался хотя бы один из представителей многочисленной когорты скептиков, подвергающих сомнению ясные и давно проверенные жизнью факты, те противники мимикрии, происхождение и органическая целесообразность которой так показательны и выгодны для тех, кто наблюдает жизнь своими глазами. Чтобы понять сущность подобных явлений, необходимо общение с природой.

Жабы разленились от легкой добычи, растолстели. Спокойная у них жизнь. Их никто не трогает, кому они нужны, такие бородавчатые, ядовитые. А пища — она сама в рот лезет. Будь только истуканом, не выдавая себя движением, а когда надо, успевай хватать и проглатывать.

Таких же больших, очень морщинистых и малоподвижных жаб, наверное, старых-старых, я встретил у подобного родничка с ямой зеленоватой воды в ущелье Караспе гор Чулак. Это было очень давно. А когда это ущелье посетил недавно, то родничка уже не застал, не увидел и толстых, старых, не в меру спокойных жаб…

Синее-синее озеро в ярко-красных берегах сверкало под жарким солнцем. Я иду вдоль берега, сопровождаемый тоскливыми криками куличков-ходулочников. Иногда взлетит крачка и закричит пронзительно. Поднимаются издали осторожные цапли, утки-атайки. Не доверяют птицы человеку, откуда им знать, что нет у меня смертоносного оружия, а в руках всего-навсего фоторужье, а в душе самые добрые пожелания всему живому на этом озерке среди большой и сухой жаркой пустыни подгорной равнины хребта Каратау.

Слепит солнце.

А что там трепещется вдали у берега, покрутится на одном месте, затихнет, бултыхнется и снова крутится? Надо прибавить шаг, посмотреть, вдруг что-нибудь особенное, невиданное, неизвестное в этом древнем озере. Все ближе и ближе таинственный незнакомец. Вот и он напротив. Придется раздеться, залезть в воду. А в воде оказывается самая обыкновенная жаба.

Что-то с нею произошло. Одна передняя нога ее или парализована, или скрючена судорогой, не работает, и из-за этого никак не может причалить жаба к берегу, крутится — и ни с места: устала, изнемогла. Хоть бы догадалась одними задними ногами работать, тогда, быть может, что-нибудь и получилось… На моей руке жаба спокойно уселась, не пытается спасаться, будто так и полагается, будто знает, что никому не нужна такая ядовитая.

Осторожно я перенес жабу на берег. Она попыталась прыгнуть, но опять предательская нога подвела: перевернулась на спину. Потом, будто осознав бесполезность попыток, кое-как доковыляла до самого бережка, забрела в воду, замерла, уставившись на меня выпученными глазами. Я не прочь посидеть с нею рядом, посмотреть на неудачную путешественницу, вознамерившуюся пересечь озеро, сфотографировать ее. Вскоре она отдохнула, пришла в себя и потихоньку поскакала прочь.

Наверное, жаба плыла с другого берега озера, путь был нелегким, не меньше двух километров, и с непривычки у нее стянуло судорогой ногу. Жаба была большая, толстая и старая. Теперь будет умнее, больше не отправится в столь далекое и нелегкое водное путешествие…

Наконец после жаркого дня в ущелье Темирлик легла тень и повеяло приятной прохладой. Муравьи-жнецы открыли двери своих подземных дворцов, повалили толпами наверх, растеклись ручейками по тропинкам во все стороны. Я иду рядом с ними вдоль самой оживленной их дороги, минуя полянку, заросшую солянками. Далеко они забрались! Вот цепочка муравьев ныряет под кучу сухих веток саксаула, лежащих на земле. За нею видны скудные заросли пустынного злака. Там, наверное, идет заготовка провианта, созревших зерен растения. Неожиданно краем глаза замечаю что-то необыкновенное: оказывается, какой-то серый комочек выскакивает из кустов, прячется обратно, снова выскакивает и прячется, и так ритмично, будто молоточек постукивает по тропиночке трудолюбивых муравьев.