Кэм, как и раньше, совершает пробежки по многочисленным аллеям поместья. Он призывает сплётов последовать его примеру.

— В здоровом теле здоровый дух, — цитирует он. — Учите свои мышцы работать вместе, а остальное приложится.

Одни присоединяются к нему, другие просто бредут следом — эти ещё не в силах заставить свои мышцы сотрудничать, бегать для них пока что слишком сложно. Остальные вообще не трогаются с места. Кэм никого ни к чему не принуждает. У каждого своё жизненное расписание.

— По-вашему, это умно — давать им столько свободы? — осведомляется доктор Петтигрю, явно считающий Кэма глупцом, раз тот не держит своих подопечных взаперти. Будь его воля, добрый доктор превратил бы всех сплётов в овощи, неспособные нормально функционировать за пределами колонии.

— Однажды они все выйдут на свободу, — возражает ему Кэм. — Пусть учатся понимать, что это такое.

Он знает: доктор обо всём докладывает своим боссам. Кэм лишь надеется, что начальство относится к рапортам Петтигрю с долей здорового скепсиса, и что прогресс в его собственном деле реабилитации сплётов докажет правильность подхода Кэма.

Но что если боссам надо того же, что и доктору? Может, им плевать на реабилитацию? Может, они попросту хотят замести сплётов под ковёр, и пусть мир забудет о них?

Нет, он должен верить в другое: если он сможет доказать, что его ребята — полноценные человеческие существа, то начальство поймёт, какая это грубая ошибка — держать их взаперти.

После пробежки Кэм находит Уну в большой гостиной особняка. Как же много воспоминаний связано с этой комнатой! Вот зеркало, в котором он впервые увидел себя. Крышка этого стола представляет собой компьютерный монитор, на котором Роберта с помощью картинок и мучительных умственных упражнений собирала разрозненные фрагменты его личности в единую сущность.

Сегодня на этой столешнице тоже картинки. Фотографии, которые делала Уна. Девушка пристально всматривается в них.

— Иди-ка сюда, — зовёт она. — Хочу кое-что тебе показать.

Монитор заполнен цифровыми фотографиями сплётов, но Уна движением рук убирает их к краям стола, оставляя в центре только три. Снимки не лучшего качества, зернистые и разбиваются на квадратики, как будто сделаны с дальнего расстояния, а потом увеличены. На всех трёх один и тот же парень.

— Посмотри на него. Ты его знаешь?

Кэму с некоторой неловкостью признаваться, что нет, не знает. Хотя он прикладывает все усилия, чтобы относиться к каждому сплёту как к индивидууму, среди них есть такие, что падают в зазоры его внимания. Вернее, прячутся в этих зазорах. Парень на снимках — один из них. Должно быть, когда Кэм рядом, он старается держаться вне поля его зрения. Конечно, они встречались, но сплёт, видимо, из тех скромников, которые предпочитают не попадаться Кэму на глаза.

— Приглядись повнимательнее, — настаивает Уна и увеличивает центральное фото. У парня одна рука цвета умбры и разные глаза, глядящие, как кажется, в никуда. — При виде меня он сразу же исчезает, так что эти три снимка — всё, что у меня есть. — Уна барабанит ногтями по стеклянной поверхности. — Что-то в этом парне мне очень и очень не нравится…

Кэм тоже видит это. В сплёте есть нечто такое, чего нет у других. Пустота. Смотреть на него — всё равно что заглядывать в пустой мешок.

— Это как если бы у него… — начинает Кэм, но сразу же прогоняет мысль, не дав ей толком оформиться. Вместо этого он произносит: — Хм-м… Похоже, у него проблемы с интеграцией личности.

Уна пронизывает его взором.