Олаф твердой рукой блестяще произвел поворот, но отяжелевший "Йормунганд" не смог взлететь на палубу врага и лишь с силой ударил в борт. Киль драккара страшно затрещал, но выдержал, однако обшивка на борту кнарра проломилась, протараненный корабль застыл, угрожая зачерпнуть воды в образовавшуюся пробоину, а зверская пасть "Йормунганда" зловеще нависла над кораблем хольмгардцев. То, что это хольмгардцы, было видно по дубовому листу, украшающему щиты незваных гостей, эмблеме гардарикского кнеза Ийлана.

    Швартовать крюками корабли было опасно, изувеченный кнарр мог вот-вот затонуть и утащить за собой "Йормунганд", поэтому хирдманы посыпались на неприятельскую палубу через нос драккара. Конечно же первым был предводитель.

    Один взгляд Торкланда наводил на врага ужас, из-под ржавого шлема синим пламенем, напоминая леденящий взгляд Одноглазого, горели его зрачки. Один глаз еще смотрел на врага, с которым Олаф вел бой, а второй уже бешено вращался, подыскивая себе новую жертву, голову, достойную быть проломленной его верной секирой.

    Он носился по палубе, рубя направо и налево, расчищая себе дорогу среди вражеских воинов. Его люди шли за ним, откровенно скучая, легко расправляясь с теми, кто, вероятно, поскользнулся в луже крови товарищей и совершенно случайно не попал под топор их вождя.

    По всему видать, хольмгардцы действительно не знали, с кем имеют дело. Странно, почему кнез Ийлан не предупредил своих людей, он-то хорошо был знаком с боевой секирой Олафа. В том памятном бою волей норн сошлись кровавый ярл Олаф и статный кнез Ийлан, и Один направил топор викинга туда, куда не пристало метить доблестному мужу. Убоявшись гнева коварной Фригг, Торкланд сдержал удар, и кмети Ийлана, прикрыв щитами своего вождя, спасли кнеза, заплатив своими жизнями.

    Второй кнарр, вместо того чтобы немедленно уходить, развернулся и пошел прямо на драккар, норовя сцепиться с ним борт о борт. Хирдманы не препятствовали этому. Какой же лис себе в нору курицу не пустит?

    Это была не битва, а лишь битвушка, рука Олафа подымалась, вознося к небесам тяжелую секиру, и с силой опускалась, круша щиты и шлемы. Весь забрызганный кровью, чужой и своей, сочившейся из множества мелких ран, Олаф рвался вперед, одолеваемый желанием схлестнуться с хольмгардцем-великаном, который стоял на корме своего корабля и потрясал пудовой булавой, поддразнивая Олафа.

    Кровь прилила к глазам.

    - Уууйййаа! - закричал взбешенный викинг и пошел напролом, стремясь побыстрее сойтись с соперником.

    Он видел, как двое его товарищей уже легли у ног хольмгардца. Чье-то копье пробралось у него под щитом и на полпальца вошло в бок, разорвав кольчужные кольца.

    - Псы смердящие хольмгардские, смерть вам! - взревел Олаф, приостановившись, чтобы вытащить запутавшееся в кольчуге острие копья.

    Его хозяин уже лежал, омывая кровью палубу. Олаф не чувствовал боли, обуреваемый одним желанием - сразиться с единственным здесь достойным соперником. Его секира еще усердней перемалывала кости и железо, преграждавшие воину путь.

    Вокруг Торкланда осталось мало хирдманов, большинство товарищей вернулись на драккар сражаться с командой атаковавшей их второй ладьи. Это нисколько не смутило Олафа, судьба гардариков была предопределена Одином еще тогда, когда он направил взор ярла на эти два несчастных суденышка. Однако братья хирдманы ложились у ног его соперника почти с такой же скоростью, как гардарикские воины под топором Торкланда.

    - Эй ты, плевок во чрево лохматой великанши,- проревел Олаф,- не наскучило ли тебе ломать моих людей, может у тебя хватит мужества сойтись с их предводителем?

    - С тобой? - воскликнул детина, как бы играючи раздавая удары обступившим его викингам.