|
Якобы для того, чтобы проверить заявление часовых. Само собой, в эту ночь посторонних на платформе не наблюдалось. Томского разбирал смех, когда он видел, как часовые пялятся в тот угол, где накануне разгуливал пришелец. Его так и подмывало сказать парням, чтоб зря не мозолили глаза. Утро принесло новые заботы. Томский участвовал в нескольких совещаниях, касающихся направления делегации в Полис, потом вновь работал ломом. К вечеру он окончательно утратил надежду на возвращение Вездехода. Воображение рисовало мрачные картины поимки и расстрела карлика. Верный себе Коля Носов появился, как всегда, неожиданно. Как ни в чем не бывало присел рядом с Толиком во время ужина, держа в своих ручонках миску исходящего паром супа. Никак не отреагировав на радостную улыбку Томского, зачерпнул горячее варево, отправил ложку в рот и блаженно причмокнул: – А хорошо всетаки дома оказаться! Два дня всухомятку перебивался. У красныхто я на довольствие пока не поставлен. – Если и дальше будешь тянуть, я тебя, Вездеходыч, и здесь с довольствия сниму. Колись, какие новости? – А разве я когданибудь плохие приносил? – хитро прищурился Носов. – Значит… – Значит, согласился твой Берзин на встречу. Сам удивляюсь, как мне удалось его уговорить. Вездеход невозмутимо принялся хлебать свой суп, а Томский подскочил, готовый к тому, чтобы схватить ехидного карлика за шиворот и вытряхнуть его из курточки вместе с подробностями. – Где, Вездеход? Где он? – На середине туннеля, что к Черкизовской. Ждетс. А ты здесь дурака валяешь. Смотри, Томский, как бы не надоело Яшке тебя дожидаться. – Ну, хватит! – улыбнулся Томский. – Проводишь? – Счас. Только суп доем. И имей в виду, Толян: изза тебя я без добавки остался. – Компенсирую. – Ага. И оружие не бери. Берзин требует, чтоб ты явился один и без гранатомета в кармане. О том, что покидает станцию, Томский не сказал никому. Аршинов обязательно увязался бы следом, а Русаков потребовал бы вынести вопрос на всеобщее голосование. Выйдя за стальные ворота, Томский не стал включать фонарик. Темнота доставляла определенные неудобства, но позволяла чувствовать себя спокойнее. Ведь несмотря на кажущуюся доброжелательность Берзина, он оставался врагом. Хитрым, изворотливым. Врагом, с которым следовало считаться. Вскоре к Анатолию присоединился Вездеход. Он понял все без слов, кивнул другу и молча двинулся вперед. Подал голос только один раз – достал из рюкзачка трубку с отравленными иглами и шепотом сообщил: – Я немного отстану. Подстраховочка не помешает. – Мои мысли читаешь. Дальше Толик пошел один. Шагая вдоль стены, он думал о форме, в которой расскажет Якову про свою проблему. Нельзя было показывать себя слабаком. Томский давно и твердо усвоил: со слюнтяями и мямлями в Метро разговаривают иначе, чем с теми, кто знает себе цену. Давить на жалость в этом мире бесполезно. Разговор лишь тогда будет продуктивным, когда его ведут равные. Из глубины туннеля донеслось легкое покашливание. Толик ускорил шаг. Берзин не случайно обнаружил свое присутствие – играть в конспирацию больше не имело смысла. Томский вышел на середину туннеля, и тут же метрах в десяти вспыхнула спичка. Ее огонек осветил худощавое, высоколобое лицо. Кусочки пластыря на подбородке, папироса в углу рта. Берзин устроился прямо на рельсах. Форма без знаков различия, как всегда, висела на нем мешком. Яков прикурил, приветственно махнул Толику рукой: – Вот уж не думал, что получу письмецо. От тебя. – Я тоже не думал, что придется писать. Тебе. Жизнь заставила… Томский остановился. |
