– Дим, перестань. Тут не до веселья, – пока я по крупицам возвращаю себе контроль, за меня вступается библиотекарша. А мне от этого, знаете ли, не легче. Даже её самообладание бесит!

– Нет, я не пойму, меня одну волнует то, что кто то приводит в наш дом каких то мужиков с улицы? Ну? – завожусь я. – Чего вы молчите?

– А что изменится, если мы станем волосы на себе рвать? – разводит руками Армен. – Ну, было и было.

Его южный мягкий говор журчит, как ручей, но тоже ни черта не успокаивает.

– И всё?! Пусть она дальше кого попало приводит?!

– И буду водить! Буду! Понятно?! Я хочу нормальной жизни. В нормальной квартире!

Я тоже! Проблема в том, что мы с Дашкой по разному её себе представляем. Для меня жизнь в старинном особняке в самом сердце города означает принадлежность к высшему обществу. Престиж, будь он проклят! Понты, которые в моей жизни имеют большое значение. Я не могу от этого отказаться ради отдельной кухни три на три с половиной. И даже ради отдельной ванной не могу, хотя и очень страдаю, не имея возможности после долгого рабочего дня расслабиться в горячей воде. Отрываюсь в заграничных командировках. Хотя подчас так в них устаю, что и на это меня не хватает.

– Послушай, я же просила… Просто дай мне время, и я выкуплю твою комнату.

– И когда же это случится? – Дашка вновь воинственно подпирает бока, очень быстро забыв о том, как провинилась.

– Я не могу сказать точно. Через несколько лет.

– Исключено!

– Ну, тогда и ищи покупателя на свою долю! А ко мне водить никого не смей. Я не уступлю ни метра. Ясно?

Подстегиваемая яростью, я срываюсь с места, обхожу Василия Александровича по дуге и достаю ту самую шкатулку с ключами из дешманского шкафа, который купила взамен прекрасного дубового буфета, стоявшего здесь прежде. Вообще тот буфет спасся чудом. Его давно хотели выбросить, и не сделали этого лишь потому, что не могли сдвинуть махину с места. А мои грузчики как то справились. Пустовало освободившееся место недолго. Я, как и обещала, на следующий же день установила новенький шкаф. Жильцы обрадовались функциональному ДСП шному чуду. А я обрадовалась доставшемуся мне за бесценок антиквариату, который после реставрации поднялся в цене настолько, что стал довольно таки неплохим вложением. А ещё буфет отлично вписался в мой до мелочей продуманный и воспроизведённый по архивным фотографиям интерьер.

– Всё! С меня хватит. Я забираю ключ.

– Истеричка! – комментирует моё решение Дашка, в целях безопасности отступая подальше.

– Называй меня как угодно. Главное, не забывай, что трое сособственников из семи не собираются избавляться от недвижимости в этом доме.

– Ты мне жизнь рушишь! – кричит Дашка.

– Тро о о е е, – напеваю я.

– Дед с бабкой скоро один чёрт помрут!

– А вот не надо нас хоронить! – возмущается Василий Александрович.

– Кого хоронить? Неужто Юлия Дмитриевна из двадцать второй преставилась? – из кухни, расположенной в конце коридора, выглядывает Серафима Аркадьевна. Корюшку она умудряется жарить в платье с белым кружевным воротничком, в серьгах с янтарём и причёской, которая, хоть её и не укладывали стилисты, сейчас выглядит определённо лучше моей.

– Чур тебя! Сегодня видел её на Мойке. Была наша милая Юлия Дмитриевна живей всех живых.