– Но ведь она только что отказалась от меня. Может быть, как накатило, так и прошло?

– Не знаю… Опять таки не уверена. Думаю, Танька просто испугалась директрисы.

– Так Лидия вроде бы с самого начала была настроена миролюбиво. Тебе так не показалось?

– Пожалуй… Но с вашей классной лучше не связываться!

– С Антониной то? Да… Она мне еще покажет, где раки зимуют…

– Боишься? – Лана вскинула на Майорова глаза с расширившимися зрачками. От того, что он сейчас скажет, зависит все. Что именно «все», девушка не знала, но они уже столько времени проговорили не о том, что пора было переходить к собственным чувствам.

Юра прижался боком к Ланиной яблоне и сказал девушке в самое ухо:

– Мне ничего не страшно, особенно теперь…

– Теперь? – повторила она с вопросительной интонацией, чтобы Майоров начал наконец говорить о том, чего так ждала ее душа. И он начал:

– Да, именно теперь, когда ты со мной… Ты ведь будешь со мной?

Лана еле выдохнула ответное «да». Она боялась его спугнуть. Он должен говорить дальше. И Юра, конечно же, продолжил:

– Ты мне очень нравишься…

– В кабинете у Лидии ты сказал другое… Повторить можешь?

– Могу… – Юра несколько замялся, а потом все же проговорил странным срывающимся голосом: – Я… я люблю тебя, Лана… Наверно, правильно это называется так… Мы, конечно, совсем не знаем друг друга, а говорят, чтобы полюбить, надо… – Он запнулся, и Лана тут же горячо то ли подхватила, то ли возразила:

– На самом деле никто не знает, что надо и как надо! Это я так думаю! Любовь, мне кажется, приходит к людям независимо от того, надо это или не надо… правильно это или нет… съели они вместе семь пудов соли или не съели… Знаешь, мне даже кажется, что эти самые пуды надо есть для дружбы… а любовь… она просто так дается…

– Я же не возражаю, – откликнулся Майоров и протянул руку к Ланиной щеке. Она с готовностью прижалась к ней. Молодой человек притянул голову девушки к себе и нежно поцеловал в висок.

Лана повернула лицо к Юре и долго вглядывалась в его глаза, которые он не отводил. Из них на девушку смотрела сама любовь…

Еще сегодня утром Светлана Кондратенко никак не рассчитывала на то, что с ней происходит. Утром она была убита и раздавлена. А сейчас ей так хорошо, как никогда еще в жизни! Она обняла Юру Майорова за шею и прижала лицо к его груди.

* * *

– К доске пойдет… – Палец учительницы математики заскользил по списку в журнале десятого «Б». Он пробежал фамилии сверху вниз, потом снизу вверх, так ни на ком и не задержался, но его хозяйка, ничуть не расстроившись этим, произнесла, вложив в голос как можно больше суровости: – Кондратенко.

Если бы заслуженного работника народного образования с двадцатилетним стажем, Антонину Кузьминичну Чеснокову, кто нибудь спросил, за что она так возненавидела десятиклассницу Светлану Кондратенко, в ответ она плюнула бы тому в лицо. Она ко всем своим ученикам всегда относилась ровно. У нее никогда не было ни любимчиков, ни тех, кто вызывает необоримую неприязнь. Дети есть дети, и перед математикой они все равны. И тем не менее эта Светка, которую почему то называют Ланой, ее раздражает. Вот раздражает, и все! Может, потому, что явилась свидетелем ее афронта? А скажите, кому было бы приятно, если бы ученики, которых она лично препроводила к директору для наказания, его не получили? Да никому! А после случившегося Кондратенко с Ермаковой и Майоровым могут сделать вывод, что на замечания учителя математики можно вовсе не реагировать, если сама директор школы их во внимание не принимает.