Клиенты приходили в контору, клиенты находили Натаниэля дома, клиенты ухитрялись узнавать место его отдыха, словом – отпуск летел в тартарары. Натаниэль не мог без зубовного скрежета читать имя основоположника политического сионизма Теодора Герцля. Скрежетать приходилось часто – в каждом населенном пункте страны непременно была улица, названная этим гордым именем.

Угадывалась во внезапном колебании сезонной численности репатриантов некая мистика. Розовски давно прекратил попытки объяснить загадочную закономерность. Хотя иногда в конце сумасшедшего рабочего дня ему приходила в голову туманная мысль: что случилось бы с полумиллионом репатриантов, если бы четыре года назад, испытав своеобразный культурный шок и внезапную эйфорию от резкого возрастания численности русской общины, он тем бы и успокился? Что случилось бы с ними, если бы он, инспектор Розовски, не стал увольняться из полиции ради открытия частного агентства, специализирующегося на «русских делах»?

Впрочем, все это оставалось вопросами сослагательного наклонения. Действительность же, увы, была такова: выйдя в отпуск, он с невольной тревогой прислушивался к звонкам – и в дверь, и по телефону, так что появлялся на работе после этого якобы отдыха окончательно издерганым и разбитым.

4

– Мама, – сказал Розовски, скрывая досаду за беспечной улыбкой, – а этот ковер мы постелим, наверное, в туалете, да?

Мать, только что гордо вошедшая с темно-вишневым свертком в картиру, непонимающе уставилась на него.

– Что?

– Я имею в виду – ковер ты купила для нас? – спросил Натаниэль. – Или у кого-то еще не хватает этого добра?

– Сто шекелей! – Сарра сверкнула очками. – Это же не деньги!

– Конечно, но я вовсе не о деньгах.

– Через неделю Роза выдает замуж дочку, – сообщила мать. – Плохой подарок?

– Замечательный. Ты совершенно права, – Розовски поцеловал мать в щеку. – Давай, я пока отнесу его в лоджию.

Едва он взял в руки ковер, оказавшийся неожиданно легким, как раздался телефонный звонок.

Сарра вопросительно посмотрела на сына.

– Я в отпуске, – мрачным тоном сообщил Натаниэль. – Меня нет. Я временно умер.

– Типун тебе на язык! – возмутилась Сарра, направляясь к тумбочке с телефоном. – Никогда не говори так. Даже в шутку, – она сняла трубку: – Алло, кто это?

Натаниэль, не дожидаясь конца разговора, быстренько ретировался в лоджию. Уложив ковер в самодельный стенной шкаф, он еще некоторое время помедлил, окидывая рассеянным взглядом окрестный пейзаж, изрядно надоевший за десять лет – ровно столько времени мать жила в нынешней квартире. Выкурив еще одну сигарету и в очередной раз вяло посоветовав самому себе бросить курить, он не торопясь вернулся в комнату.

Мать стояла у тумбочки и отнюдь не собиралась прерывать оживленную беседу. Натаниэль подумал, что его беспокойство относительно нарушения отпускных планов оказалось лишенным оснований. Но Сарра Розовки, заметив сына, вдруг сказала невидимому собеседнику:

– А вот и он, я сейчас дам ему трубку, – и, уступая место у телефона сыну, пояснила: – Это какой-то адвокат. То ли Грузенфельд, то ли Грузенберг.

Натаниэль тихо охнул.

– Я же просил, мама… – он принял из ее рук телефонную трубку и сказал обреченным голосом:

– Слушаю.

– Здравствуйте, Натан, это адвокат Цви Грузенберг. Вы меня помните?

– Да, конечно, – ответил Розовски без особого энтузиазма в голосе. Он прекрасно помнил молодого спортивного вида адвоката и симпатизировал ему. В свое время информация, полученная от Грузенберга, помогла завершить одно из самых сложных расследований. – Вы были адвокатом покойного Ари Розенфельда.