И постепенно стала нарастать напряженность, сердце Мэдлин забилось сильнее, дыхание участилось, она почувствовала, как напряглись его бедра.

– Мэдлин! – Он стянул с нее шапочку, волосы упали на плечи. Его рука погрузилась в темную шелковистую массу, он запрокинул ее голову и медленно, мучительно медленно прильнул к губам. Его губы хранили вкус шампанского, дыхание было теплым, она ощущала слабый аромат кожи. Мэдлин просунула руки под куртку и стала ласкать его грудь. Доминик тяжело задышал, наслаждаясь ее лаской. Их поцелуй не имел привкуса злой страсти, он был мучительным и многообещающим. Ее голова покоилась на его плече, когда Доминик оторвался от ее губ.

– Я не собираюсь совращать тебя здесь. – Он вытащил ее руку из-под куртки и стал целовать каждый палец. – Было бы жестоко заниматься с тобой любовью на холодном деревянном полу. – Он скользнул взглядом по ее лицу, наконец совершенно освободившемуся от светской маски. – Будет мягкая постель и шелковые простыни для тебя, Мэдлин, любимая. А сейчас я хочу только прикоснуться к тебе, приласкать тебя, чтобы ты больше ни о ком не думала. Я не хочу варварски навязывать тебе свою волю, но я ничего не могу с собой поделать.

Он закрыл ей рот поцелуем, постепенно углубляя его. Мэдлин не сопротивлялась. Его руки проникли под куртку, он расстегнул ей блузку и стал нежно гладить грудь. Она вздохнула, удовлетворенная. В теплом коконе из курток, они не могли оторваться друг от друга. Уже начали просыпаться птицы, их пение нарушило тишину лодочного сарая. Тихо заржала лошадь, звякнула уздечка. Поцелуй нехотя прервался.

– Еще, – потребовала Мэдлин, не открывая глаз. Полуоткрытые влажные губы ждали его губ.

– Терпение, – сказал Доминик. Он положил Мэдлин на одеяло, склонился над ней и стал расстегивать пуговицы блузки. Холодный воздух коснулся обнаженной груди, Мэдлин вздрогнула, открыла глаза и встретилась с ним взглядом. – Ты без лифчика, – сказал он.

– Для тебя, – ответила она, не отводя взгляда.

Почти не дыша, они смотрели в глаза друг другу. Доминик снова стал ласкать ее упругую грудь, соски слегка дрожали в ритм ее учащенному дыханию.

Он рванул на себе рубашку – обнажилась крепкая мускулистая грудь, поросшая темными волосами.

Лицо Доминика напряглось от сдерживаемого желания. Он склонился над Мэдлин и коснулся обнаженной грудью ее груди. Воздух зазвенел от наслаждения, Мэдлин едва не задохнулась, Доминик застонал.

– Чудо! – выдохнул Доминик. Трепеща от восторга, Мэдлин смотрела, как он в наслаждении закрыл глаза. – Ты даже не знаешь, как давно я мечтал об этом. – Он уткнулся в ее шею. – Чувствовать тебя кожей.

– Ты обещал, что совращения не будет, – напомнила Мэдлин.

– Доверься мне, – настойчиво внушал Доминик. – Я знаю, что делаю.

Он снова закрыл глаза. Мэдлин видела, как разгладилась жесткая складка у рта, его губы вновь прильнули к ее губам. Мэдлин тоже закрыла глаза. Он знает, что делает, думала она, пряча руки у него на груди.

Ее голова уютно лежала на руке Доминика, не касаясь жесткого пола. Время шло, они были вдвоем в этом мире, все остальное куда-то ушло. Доминик ласкал ее грудь, одна нога скользнула между ее ног, внизу живота что-то томительно сжалось.

Время от времени они расцеплялись и молча смотрели в глаза друг другу. Слова были лишними. Доминик сказал, что знает, что делает. Это было не совращение, он только дарил ей нежность и ласку, как и раньше. Тогда они тоже чаще всего встречались здесь, у реки, иногда – в его квартире в здании банка. Скоро он остановится, он всегда владеет собой. Он вернет ее на землю, произнесет слова, которые говорил когда-то: «Мы должны остановиться, должны».