Изменить размер шрифта - +
 – Запомните накрепко: политики и золотари. Главным образом золотари… Я не хуже вас помню все кривды и пакости, учиненные нам Англией за последние двести лет. Если бы все зависело от меня, я с превеликим удовольствием закатал бы этого майоришку в какой-нибудь Нерчинск, чтобы побегал с тачечкой, и не его одного. Однако… В самом скором времени состоится высочайший визит. К нам прибудет его величество Эдуард Седьмой, король английский и император индийский, родственник нашего обожаемого монарха. Политика, Алексей Воинович, совершила очередной прихотливый зигзаг. Намечено тесное сближение Российской империи и Великой Британии. Такова воля монарха, коему мы все присягали на верность. Как же в этакой ситуации представлять государю отчет, где подробно описаны английские козни, направленные на столь подлую и грандиозную провокацию? Никак невозможно…

– Но ведь это означает, что мы скрываем что-то от государя?

– Ничего подобного, – медленно покачал головой полковник. – Мы просто не стали доводить до его величества то, что ему в данных условиях было бы крайне неприятно читать. Вот и все. Политика-с… Вы должны освоить эту науку.

– Что же, все было напрасно? – сумрачно спросил Бестужев.

– Вот уж нет, голубчик мой… – усмехнулись хитрые татарские глаза. – Мы все-таки тайная полиция, а потому ничего не вправе забывать. Голову могу прозакладывать, что к вашему чертову майору еще явится когда-нибудь некий приличный господин, отыщет его среди британских туманов и обязательно напомнит о некоем документе, собственноручно написанном майором в старинном граде Кайзербурге. Но это уже другая история. И не нашего ума дело. Наша задача сейчас иная – забыть, что клятый майор вообще существовал на свете… Знаете, у Конфуция мне попалась как-то примечательная фраза: «Даже страж у ворот может иметь свое мнение… но кого интересует мнение стража у ворот?» Это ведь о нас, милый мой Алексей Воинович, мы с вами и есть не более чем стражи у ворот, цепные псы самодержавия… а ведь неплохую формулировочку придумали господа революционеры, лично я не вижу в ней ничего обидного, а тем паче унизительного. Ну что будет с богатым хозяйством без толкового цепного пса? Вмиг растаскают… – вздохнул он. – Я могу на вас полагаться? Теперь, когда вы знаете мои мотивы?

Бестужев молчал. Сейчас, в знакомом кабинете, где за окном задувал осенний петербургский ветерок, сном казалось вообще все происшедшее: и старинные здания Лёвенбурга, и самая красивая, самая опасная в его жизни женщина, которую ему предстояло вспоминать всю оставшуюся жизнь, и тягостные поиски разгадок, и змеиный взгляд короля террора. Что-то бесповоротно сломалось в его душе. Быть может, это и называется – взрослеть?

– Вы можете быть во мне совершенно уверены, господин полковник, – сказал он решительно и тихо. – Слово офицера.

И все, что теперь было не более чем тягостным сном, с этими словами отодвинулось в невозвратную даль.

Быстрый переход