Красивые лодыжки. Спасибо и на этом…

— Надень босоножки на высоких каблуках и накрась ногти на ногах. Ступни у тебя тоже ничего. Далеко не каждая женщина может похвастаться красивыми ступнями.

— Спасибо, Айви. Грудь у меня отвисшая, живот торчит, климакс не за горами, но зато у меня красивые ступни. Мне сильно полегчало. Может, лучше сразу пристрелить меня, чтобы не мучилась?

— Слишком хлопотно. Кроме того, твой Эдвин будет рвать на себе волосы от отчаяния. Он сходит по тебе с ума, сгорает от страсти и все прочее. Нельзя быть такой эгоисткой. Подумай о нем.

— Я и думаю о нем! Ему бы следовало завести роман с какой-нибудь молодой пышной красоткой.

Айви взяла платье и повесила его на плечики.

— Может, позволишь ему самому решать? Он уже большой мальчик и вполне способен сделать выбор самостоятельно. Поскольку нет никаких сомнений, что он выбрал тебя со всеми твоими недостатками, ясно, что его прельщает не только твое тело… А теперь я нуждаюсь в чашке двойного «экспрессо», иначе ты меня доведешь до белого каления!

Долорес пришлось признаться, что ей следует благодарить Бога за откровенную и честную подругу, всегда готовую сказать ей правду. Она оделась, и женщины отправились в кафетерий.

В конце концов нужное платье все-таки нашлось, и опасения Долорес пошли на убыль. Она почувствовала себя счастливой. В одежде подходящего фасона она выглядела не только неплохо, но даже сексуально.

Эдвин, увидевший ее в пятницу вечером в голубовато-зеленом шелковом платье, казалось, был того же мнения. Долорес догадывалась об этом по его глазам, по выражению лица и таяла от удовольствия. Днем она заехала к нему домой, чтобы переодеться для вечера. Платье обтягивало ее талию и свободно ниспадало от бедер к лодыжкам. Переливающиеся цвета напоминали ей о Багамах — кристально чистом море со множеством оттенков аквамаринового и бирюзового, лазурном небе… Эти цвета подчеркивали голубизну ее глаз и заставляли их сиять. Она встала на цыпочки, закружилась, и шелк, сладострастно шурша, завился вокруг ее лодыжек.

— Ты… потрясающе хороша. — Голос Эдвина был таким же нежным, как и его ласки. Ее затопило радостное тепло и ликование.

Улыбка Долорес застыла, когда Эдвин со свистом втянул в себя воздух и в его глазах вспыхнуло темное пламя. Их взгляды скрестились, и в воздухе запахло озоном: непреодолимая сила влекла этих людей друг к другу. Когда Эдвин встал с кресла и пошел ей навстречу, у Долорес перехватило дыхание. Высокий, представительный, безупречно одетый, он двигался легко и стремительно, но с трудом владел собой. Эдвин встал перед ней; его руки медленно прошлись по ее волосам, шее, обнаженным плечам, спустились ниже и остановились на груди. Реакция ее тела была мгновенной.

— Мы ведь должны идти на прием, — прошептала она.

— К чертям прием, — хрипло ответил он, привлек Долорес к себе и пробормотал ей прямо в губы: — Я хочу тебя. Хочу немедленно… — Эдвин жадно целовал ее, смазал помаду, растрепал прическу, но Долорес это ничуть не волновало. Ее не волновало ничего, кроме неистового желания, сжигавшего ее тело как лесной пожар. Она прижималась к нему, отвечала на его поцелуи и чувствовала себя развратницей…

Они занимались любовью прямо на ковре… яростно и жадно. Быстро и неистово. Пока не рухнули друг на друга, совершенно обессиленные.

Прошло немало времени, прежде чем ее сердце успокоилось, а сознание стало снова воспринимать окружающее. Эдвин гладил ее волосы. Этот жест казался странно успокаивающим после неистового вихря любви.

— Я узнал о тебе кое-что новое, — тихо сказал он.

— Я, наверное, животное, — пробормотала Долорес, смущенная собственным бесстыдством.