— Братцы! — с отчаянием и рыданием в голосе вскрикнул какой-то дюжий оборванец, вскакивая на ноги. — Да неужто нигде правды нет? Нас побоку, мы голодай, а проклятые басурмане у нас, православных, последний хлеб отбивать будут?

Народ ответил нестройным ворчанием, в котором слышались страдание, злоба, бешенство, гибель радужных надежд.

Павел Петрович побледнел еще больше, закусил губу, твердым шагом подошел к вопившему оборванцу, вскинул ружье и уложил крикуна на месте.

Оборванец с громким воплем упал на землю и смолк.

Воцарилась гнетущая, страшная, жуткая тишина.

Великий князь продолжал стоять на месте. Его глаза чуть не выскакивали из орбит, из груди вырывался бешеный хрип. Он ничего не мог сказать и только топал ногами.

— Батюшки, да что же это? — вскрикнул вдруг совсем молоденький паренек, с ужасом показывая рукой на еще содрогавшегося в конвульсиях оборванца.

Павел Петрович схватил ружье за дуло, подскочил к парню и с нечеловеческой силой ударил его прикладом по голове. Паренек рухнул на землю с разбитой головой, обливаясь кровью.

Тут бешенство великого князя достигло апогея. Ничего не видя от кровавой пелены, заслонившей его глаза, изрыгая бешеные проклятия, он принялся молотить ружьем по близстоящим, так что те кинулись бежать в паническом ужасе.

В несколько секунд площадь опустела.

Павел Петрович оглянулся по сторонам и увидал вдали супругу с Нелидовой.

В противоположном конце площади стоял бледный, трепещущий Кутайсов.

Он уже озирался по сторонам, со страхом отыскивая место, где можно было бы спрятаться от гнева великого князя, но Павел Петрович заметил это, в несколько прыжков подскочил к перепуганному камердинеру, схватил его за ухо и с такой силой дернул, что несчастный упал на землю.

— Ах ты, дьявол этакий! — кричал великий князь, топча его ногами. — Что ты задумал? Ты осмелился избрать меня, великого князя, первого дворянина русской империи, атаманом шайки разбойников, готовых пойти мятежом против законной государыни? Ты хотел натравить сына на мать и первого и вернейшего подданного на его государыню?! А знаешь, что за это следовало сделать с тобой? Расстрелять тебя, каналью, надо!

— Ваше высочество, помилуйте, пощадите! Не по злой воле, а по неразумению!

— Я когда-то любил тебя, но теперь ненавижу! Прочь с глаз моих! Целых десять лет не смей показываться предо мною, а если ты хоть единым словом напомнишь мне о себе, тогда и я вспомню, что еще не рассчитался с тобой так, как ты того заслуживаешь! Прочь!

Кутайсов вскочил, рухнул без сил на землю, ползком пробрался несколько шагов, затем снова встал и, пошатываясь, скрылся из вида.

В это время к великому князю подошла Мария Федоровна с Нелидовой.

Павел Петрович угрюмо отвернулся от них: он знал, что Нелидова покровительствует Кутайсову, а великая княгиня, хотя и не любит его, но по врожденной доброте способна просить даже за врага. А именно теперь всякие просьбы такого рода могли еще больше вывести его из себя.

Но он ошибся.

— Я очень сожалею, что этим несчастным пришлось пострадать, — сказала Мария Федоровна. — Но что же делать? Нельзя же было допустить, чтобы под покровительством великого князя принялись первые ростки бунта и мятежа против ее величества государыни императрицы? Иначе ваше высочество не могли поступить.