— Но если будущее все равно так безрадостно, то как же ты мог согласиться без борьбы отречься от меня?

— Если бы я вздумал оказать сопротивление, то все равно обошлись бы и без моего, и без твоего согласия. А согласившись, я хоть выговорил себе право на это свидание!

— Хорошо же, — твердо сказала София, — они заставили тебя отказаться от меня, но я не давала слова и не дам его. Я не откажусь от тебя! Буду бороться до конца!

— Это напрасно, София, ты только истощишь силы, но будешь побеждена. Ты вот сейчас предлагала мне бежать. Неужели же ты думаешь, что король, отличающийся редкой проницательностью, не окружит тебя и меня незаметным надзором?

Принцесса слабо улыбнулась:

— Я теперь думаю не о бегстве, глупенький, потому что ты отказался бежать со мной и пришлось бы похищать уже не тебе меня, а мне тебя!

— Но на что же ты рассчитываешь?

— Я поговорю откровенно с великим князем, укажу ему, что нельзя делать своей женой девушку, от всей души, безумно, пламенно любящую другого. Тогда он, наверное, откажется от меня. Ты ведь будешь в Берлине?

— О нет, София, я сейчас же уеду. Разве я могу найти в себе силы смотреть на все приготовления к чествованию того, кто отнимает у меня все счастье моей жизни?

— Но я очень прошу тебя остаться; мне будет легче, я буду считать себя сильнее и тверже, раз буду знать, что ты совсем близко от меня…

— Нет, София, это выше моих сил. Этого я не могу!

София долго молча смотрела на принца, скрестив руки на груди. Флейта заливалась тихой, постепенно замиравшей и замиравшей трелью…

— Так вот как, — сказала наконец принцесса, — ради политики можно отказаться даже от любви и счастья, но ради любимой нельзя принести самую маленькую жертву?

Леопольд вспыхнул.

— Для меня, София, — сказал он, — эта жертва не так мала, но ради тебя я принесу ее.

— Спасибо тебе, мой родной, любимый! — страстно зашептала София, пламенно обвивая шею принца обеими руками и покрывая его лицо горячими поцелуями. — Спасибо тебе! Поклянись мне, что все время, пока я буду в немецких пределах, ты постараешься оставаться поближе ко мне!

— Клянусь тебе, София!

Флейта сразу смолкла. Часы пробили половину.

— Нам надо расстаться, срок кончен! — сказала София. — Прощай, Леопольд, я тебя никогда не забуду!

Она в последний раз приникла в страстном лобзании к устам возлюбленного и сейчас же скрылась в дверях. Леопольд смотрел ей вслед, чувствуя, что у него вот-вот разорвется сердце от невыносимой муки.

X

21 июля 1776 года в Берлине царило сильное волнение. Повсюду виднелись рабочие, торопливо доканчивавшие уборку фасадов домов гирляндами зелени, коврами и флагами; каждую минуту можно было встретить или тщательно выряженных горожан, или одетых в цеховые парадные мундиры ремесленников, стекавшихся к сборным пунктам, или молодых девушек, наряженных садовницами и пастушками и торопливо бежавших к различным триумфальным аркам, или важных чиновников магистрата, пробиравшихся к специально выстроенной палатке, не говоря уже о прочих государственных чиновниках, военных всех родов оружия и мундиров и массе праздничных зевак.

Было воскресенье, но никому и в голову не шла мысль заглянуть в церковь — до того ли было! Да и сами священники всевозможных исповеданий поспешили отслужить раннюю обедню и направились к Королевским воротам, где в специально выстроенной палатке на короткое время осуществилась любимая идея короля Фридриха И: там мирно беседовали духовные лица всех религий.