Не об этом ли рае она мечтала, когда с блуждающим взглядом застывала над тетрадями? Однажды она заметила, что я наблюдаю за ней, и смущенно улыбнулась:
— Вы считаете, что я теряю время?
— Я? Нет, что вы!
Андре посмотрела на меня чуть иронически:
— А вам никогда не случается о чем-то мечтать?
— Нет, — ответила я смиренно.
О чем мне было мечтать? Я больше всего на свете любила Андре, и она была рядом.
Я не мечтала, я всегда хорошо знала урок и интересовалась всем на свете; Андре посмеивалась надо мной — она посмеивалась более или менее надо всеми, и я принимала ее насмешки весело. Но один раз она все-таки задела меня за живое. В тот год я неожиданно поехала на пасхальные каникулы в Садернак. Там я открыла для себя весну и была потрясена. Я уселась за садовый стол перед чистым листом бумаги и в течение двух часов описывала Андре молодую травку, усеянную примулами и желтыми нарциссами, запах глициний, синеву неба и великие порывы моей души. Она мне не ответила. Когда мы встретились в вестибюле коллежа, я спросила ее с упреком:
— Почему вы мне не писали? Вы не получили мое письмо?
— Получила, — сказала Андре.
— Тогда вы противная лентяйка!
Андре рассмеялась:
— Я подумала, что вы по рассеянности прислали мне каникулярное сочинение.
Я почувствовала, что краснею:
— Сочинение?
— Да ладно, не для меня же одной вы наворотили всю эту литературу! Наверняка это был черновик сочинения «Опишите весну».
— Нет. Это, возможно, плохая литература, но я написала это письмо только для вас.
Подошли любопытные болтушки сестры Булар, и мы замолчали. Но потом, в классе, я наделала ошибок в задании по латыни. Андре посмеялась нам моим письмом, это было обидно. Но главное, она не подозревала, до какой степени мне необходимо делиться с ней абсолютно всем, и это огорчало меня сильнее всего: она даже не догадывалась — я только теперь это поняла, — как она мне дорога.
Мы вместе вышли из коллежа. Мама больше не встречала меня, и я возвращалась домой с Андре. Внезапно она взяла меня под руку — это было неожиданно, обычно мы держались на расстоянии.
— Сильви, мне стыдно за то, что я наговорила вам утром, — сказала она взволнованно. — Это я со зла, я ведь отлично знаю, что ваше письмо вовсе не школьное сочинение.
— Оно было дурацкое, — вздохнула я.
— Вовсе нет! По правде говоря, в тот день, когда я его получила, у меня было отвратительное настроение, а вы, как мне показалось, блаженствовали.
— Из-за чего у вас было плохое настроение? — спросила я.
Андре помолчала.
— Просто так, не из-за чего. Из-за всего. — Она замялась. — Мне надоело быть ребенком! — воскликнула она внезапно. — Вам не кажется, что это затянулось?
Я посмотрела на нее с удивлением: Андре была гораздо свободнее меня, а я, хотя дома у нас было невесело, вовсе не желала становиться взрослой. Мысль, что мне уже тринадцать, меня ужасала.
— Нет, — сказала я. — У взрослых жизнь такая однообразная, каждый день похож на вчерашний, ничего нового не узнаёшь…
— Ах, в жизни есть не только учеба, — ответила Андре раздраженно.
Мне хотелось возразить: «Есть не только учеба, есть вы». Но мы сменили тему. Я в отчаянии говорила себе: в книгах люди признаются друг другу в любви, в ненависти, они не боятся рассказывать все, что происходит у них в душе, почему же в жизни такое невозможно? Я готова шагать два дня и две ночи, без еды и питья, чтобы увидеть Андре на час, чтобы она не грустила, а она ничего об этом не знает!
Несколько дней я уныло пережевывала эту мысль, и вдруг меня озарило: я сделаю ей подарок на день рождения. |