А хотел он, чтобы был в команде толковый боец и прикрывал его. Хм, выходит, даже такому человеку есть чего опасаться.

Мужик, что сидел справа — типичный сбитый бычок — подвинул ко мне чашку чая, виновато разводя руками:

— Сорян, братан, сахара нету.

Я думал, Князь мне что-то в открытую предложит, но нет. Видимо, не принято у них так. Он повернулся к койкам и крикнул, щелкнув пальцами:

— Борман!

И минуты не прошло, как перед нами стоял мужик, и правда похожий на Бормана: коренастый, круглолицый, нос уточкой, вот только глаза светло-зеленые, а не карие, взгляд осмысленный. Видно, что не разбоем промышлял на воле. Этот человек хотел бы оказаться на месте баклана, который так удачно оказался в нужное время и в нужном месте, то есть на моем месте.

— Введи первохода в курс дела, — распорядился Князь и сразу же потерял ко мне интерес.

Борман посмотрел на меня снизу вверх и кисло улыбнулся:

— Круто ты с Бесом разобрался. У меня можешь спрашивать что угодно, никакой подставы нет, я в твоем распоряжении на день. Идем. — Он шагнул к двери и указал на заламинированную распечатку распорядка дня, висящую на стене. — Вот что главное. Зазубри и строго выполняй.

Я прочитал:

«6.00 — подъем;

6.00 — 7.00 — туалет, заправка коек,

7.00 — 8.00 — завтрак».

Дальше Борман прокомментировал:

— С восьми до десяти — утренний осмотр, то есть шмон, он обычно сразу после завтрака. Все валим в коридор, становимся на монтану. — Он повернулся к стене, упершись в нее лбом и разведя руки и ноги. — Вот так. Потом — прогулка, но надо у вертухая уточнять, пустят или нет. Ну и в это время могут на допросы водить. Потом обед с часу до двух. После двух и до шести то же самое, что и с десяти до часу. Потом ужин, подготовка ко сну и сон. Днем спать можно только на застеленной шконке.

«Не койка — шконка», — напомнил я себе.

— Перед тем, как гадить, у нас принято спрашивать, никто ли не ест. Сам понимаешь. — Борман пожал плечами. — У нас хата людская, приличная.

— Я слышал, тут спортзал есть…

— Ха-ха, спортзал! Это — для сук и козлов. Кто такие суки знаешь?

Я кивнул.

— Петухов не трогать. Вообще никак, кроме как вафлей. Тронул опущенного — зашкварился и сам таким стал. Вот у нас петушарня. — Он кивнул на крайнюю койку, то есть шконарь. — Сеня-Шмаровоз и Анфиса. Сенька! — Голубец со стрелками поднялся, оглаживая черную униформу, такую же, как на мне.

Показалось, или он глазки мне строит?

— Сеня у нас породистый петух, уважаемый. Он петух не по залету, а по зову… гудка!

Камера грянула смехом. К нам подошел Табаки.

— Ты не смотри, что у нас СИЗО, тут все, как на зоне, некоторые по году чалятся, а если ты тут, знач, надолго.

— Анфиска! — рявкнул Борман.

Второй парень нехотя встал, опустил голову.

— Анфиска — наседка. Стучал ментам, а они его кинули. Так-то всегда бывает, хоть ты раком встань — мы для них уже не люди. Но у нас не беспредельная хата, петухов по приколу не бьют. Все по понятиям, по законам.

Как-то они слишком мягко стелют, хотят завоевать мое расположение. Вот, Борман тоже. И ведь искренне как стараются! Неспроста, тут дело не чисто, но в чем подвох, я не мог разобраться. Вот прям братаны, как родного приняли. Хочется, конечно, верить, что я знаменит и уважаем, но интуиция подсказывала, что не поэтому ко мне такое отношение.