Что ж, мы становимся знаменитыми, нужно привыкать. А еще, кроме меня и Погосяна, стали писать о таланте Димидко. Риторика резко изменилась, теперь нам пророчили не вылет во Вторую лигу, а вышку — с таким-то тренером!

Но больше меня удивило не это, а фотография Дарины, разворачивающей параплан, и заголовок: «Люди-птицы». В статье писалось о парапланерном спорте и о том, что небо — это любовь с первого полета и навсегда.

Выходит, пригласив Дарину полетать, Мика подарил ей небо? Сам слился, а ей понравилось, и она подсела на парапланеризм?

Следующий день, воскресенье, прошел обычно: ушатывание — обед — двусторонки. Левашов выскакивал из штанов, доказывая, что он велик. Жека пытался выпендриться, что он круче. В двусторонках их поставили в разные команды, меня — с Левашовым, и мы выиграли со счетом 1:0 — больше благодаря мне, конечно. Гол забил Гусак, которого готовили как замену Микробу.

А вечером, помимо того, что, когда мы придем домой, там будет Микроб, меня ждал сюрприз.

Мы с парнями выползли полуживой вялой толпой и с максимальной скоростью устремились домой, к Микробу, который уже, наверное, заждался, и тут меня окликнули знакомым женским голосом, от которого по позвоночнику прокатился холод. Я обернулся и заметил высокую девушку в длинном сером плаще.

Я отстал от парней, махнул остановившемуся Погосяну, чтобы уходил. Увидев Лизу, он набычился и сплюнул, но послушался, потрусил прочь.

Мы с Лизой замерли друг напротив друга.

— Привет, — сказал я.

Лиза ринулась навстречу, обняла меня. Я так и остался молча стоять. Что это? Зачем? Я сосредоточился я на ее желаниях: обнять и не отпускать. Больше всего на свете она хотела, чтобы я был в ее жизни.

— Прости меня, — всхлипнула она.

«Бог простит», — подумалось мне, но я промолчал.

Она прижалась тесно-тесно.

— Я… не могу без тебя.

Я осторожно взял ее за руки, отстранился и сказал:

— Можешь, Лиза. Мало того, тебе без меня будет лучше, и ты сама это понимаешь. Вот сейчас перетерпишь — и все наладится.

Ненавижу женские слезы! Но Лиза избавила меня от них, посмотрела с тоской, обняла взглядом.

— Я тебя… Люблю. Я осознала, какую совершила ошибку.

Вот теперь — мне бы не сорваться, не сграбастать ее и не уволочь в пещеру, как первобытный человек. Она ведь не лжет. Вздохнув, я по возможности спокойно прочел ей лекцию об эндорфинах, что они заставляют влюбляться людей, которые совершенно друг другу не подходят, и, если не идет, правильнее переломаться на начальном этапе отношений, чем мучиться всю жизнь.

Только бы она не начала канючить и истерить!

Не начала, опустила голову, убрала руки в карманы, скривилась. Она злилась, что ее отвергли, но, когда ехала сюда, не исключала такой вариант и была более-менее готова. Сейчас больше всего на свете ей хотелось врезать мне за пережитое унижение. Это хорошо, это правильно. И ничего она не осознала, и не раскаялась, а просто хотела, чтобы было хорошо, как раньше.

— Езжай домой, Лиза. Все кончено. Я не держу на тебя зла.

Я развернулся и зашагал прочь. Хотелось бежать от своих желаний, чтобы не проявить малодушие, все-таки мало времени прошло, и не заросли те места, откуда я с мясом вырывал узы, нас связывающие.

Парней я догнал, когда они входили в квартиру. Все налетели на Микроба, жали ему руку, подбадривали и, предупрежденные мной, не расспрашивали о личном, вели себя так, словно он не прыгал с моста и в дурке лежал, а просто болел. Федор ждал меня, пожал руку, и мы вышли на балкон.