Подумалось, как здорово, что никто не в курсе про Микроба и Дарину. Вот пусть и не знают как можно дольше.

— Наши всех трясут. И одаренных, и КГБ, но — никаких зацепок. Работают профессионалы… а я — не могу. Мне сразу хотели ногу оттяпать, но я убедила этого не делать. Думала, организм справится. Хоть и кривая нога, но своя…

Чувствуя, что может разреветься, Семерка отвернулась и вперилась в стену. Я мялся возле ее кровати, а взгляд то и дело падал на раздутую ногу. У нее были красивые ноги — длинные, стройные. Ладно мужику на протезе хромать, но девушке…

— Кажется, тебе пора идти, — прошептала она.

У нее есть родня? Они в курсе? Есть кому о ней позаботиться и быть рядом в трудный час? Что я могу для нее сделать?

Семерка усмехнулась, все так же глядя в стену, я ощутил прикосновение к разуму и, видимо, не успел спрятать мысли.

— Им незачем знать. Обо мне заботится государство. Все мы, самородки, по сути безродные. Отдаляемся от родственников, находим родных по духу. А ты… просто запомни меня такой, какой я была.

И вдруг меня осенило: Рина! С ее талантом она может остановить воспаление! Но я быстро спрятал мысль.

— Когда операция? — спросил я и подумал, что, если сегодня, то могу не успеть.

— Сутки ждем, если положительной динамики не будет, завтра утром. Жаль, я молиться не умею.

— Да я тоже не особо.

— Хотела попросить свечку поставить за здоровье или как там.

Я сжал ее руку.

— Ты сохранишь ногу. Я попытаюсь помочь.

Видимо, в моем голосе было столько уверенности, что она подняла голову, посмотрела в глаза с надеждой.

— Как?

— Есть одно средство. Типа как свечку поставить, но эффективнее.

Я замолчал, колеблясь, говорить ей или нет. Не скажу. Вдруг Дарина пошлет меня к черту, ведь Семерка ей никто — зачем помогать какой-то незнакомой женщине, рискуя засветиться? Да и не факт, что ее способностей хватит срастить раздробленные кости.

— Ты говоришь загадками, — вздохнула Семерка.

— Просто результат зависит не от меня. Нужно уговорить одного человека. И еще, как бы ни повернулось, об этом нашем разговоре и о том, что будет дальше — никому. Как бы ни хотелось поделиться — просто забудь, что это было.

— Никому, — кивнула Семерка. — Даже своим. Клянусь.

Я еще раз сжал ее руку, потом забрал глушилку.

— Я приду после обеда, каким бы ни был результат моего разговора с… ним.

Семерка вскинулась и прошипела:

— Вот только жалеть меня не надо. Не люблю! Лучше принеси сигарет, а то уши пухнут.

Ох уж эти «сильные» женщины! И вот как после этого о них заботиться?

Лев Витаутович и заведующий были в кабинете. Тирликас сразу же распрощался, и мы вышли на улицу, сели в машину, и только там он заговорил:

— По делу работают лучшие сотрудники БР, но — никаких зацепок. Что наводит на мысль об участии в заговоре высшего руководства.

— Юля то же самое сказала. Нужно еще раз перетрясти контакты Шуйского и компании. Опросить тех, кого посадили за соучастие.

— Думаешь, в БР работают идиоты? — усмехнулся Витаутович, заводя машину. — Есть основания полагать, что исполнители уже мертвы. Ну и члены различных ячеек не знают друг друга, это старая практика.

Будто наяву я услышал голос нашего шотландского сопровождающего, Акселя: «Березка». Интересно, этот Березка как-то причастен к убийствам, или тут что-то другое? Когда он выйдет на меня? Если скоро, за ним можно проследить, авось выведет на кого-нибудь интересного…

Мысли оборвал Витаутович:

— Ты уже говорил с майором Кротовым?

— С кем? — переспросил я, спустя несколько секунд сообразил, о ком он — о кряжистом майоре-бээровце, с который вербовал меня в военкомате.