Арбитр тут же вынул красную карточку, крайка нашего — с поля. Да Микроб и сам знал, что его ждет. С прямой спиной под свист трибун он ушел с поля. А у нас остался открытый фланг.

Последние пять минут мы бились в меньшинстве. Больше забить уже не пытались, но и себе забить не давали. То есть свой класс показывали. И четко выкидывали подальше любой мяч, прикатившийся к штрафной площади.

Секунда за секундой утекало время.

Вот и свисток.

Мы собрались в центре поля, поклонились, помахали руками болелам, благодаря их за поддержку. Большинство нам аплодировало, но некоторые свистели. Потому что нельзя обижать своих болельщиков.

Питекантроп спустился в проход, сел на ступеньку, запрокинув голову. Над ним колдовал наш врач, а вокруг квохтала Лерочка.

Погосян будто забыл, что обиделся на меня, толкнул в бок.

— А че с Микробом?

— Так смотри, — я кивнул на Леру. — Видишь?

Мика скривился.

— Вот же сучка! Федора теперь дисквалифицируют. Как бы весь круг без него не пришлось играть.

Уже на бровке я заметил, как к питекантропу, спустившемуся на скамейку, чтобы не мешать болелам расходиться, проталкивается взволнованная Дарина, которая смотрела игру где-то с середины стадиона. Просить ее о том, чтобы она починила питекантропу сломанный нос, и он не подал в суд, я не стал. И так она очень помогла с Семеркой.

В раздевалке нас собрал Димидко и спросил:

— Где Федор, мать его, Дискоболович? Что это вообще было?

— Нет его, — отчитался Клыков. — Свалил.

— Я понимаю, у него личные причины, но зачем так делать во время игры? Не мог финального свистка дождаться?

— Козел, так нас подвести, — оценил его поступок Жека.

— Сам ты козел, — осадил его Клык. — Только о себе думаешь, а я Федю понимаю.

Мика понимал Микроба еще лучше:

— Он из-за Лерки этой чуть не суициднул, она это знала и все равно приперлась.

Подорвавшись, он рванул на поле — видимо, высказывать Лерке все, что он о ней думает.

— Стоять! — рявкнул Димидко.

Но он не остановил Мику, мало того, за Погосяном рванули Гусак с Левашовым.

Димидко закатил глаза.

— Твою мать! Кто-нибудь, остановите их, мне еще с арбитром объясняться!

Мы с Матвеичем переглянулись, кивнули друг другу и побежали на стадион, чтобы предотвратить побоище.

У группы поддержки Микроба были полминуты форы, они уже добежали до Лерки с питекантропом. Погосян рвался в бой, его не пускал охранник и доктор, раскинувший руки. Питекантроп встал, топорща торчащие из носа ватные турунды, за его спину пряталась Лерка.

Припозднившиеся болелы начали скапливаться на трибунах, всем хотелось выяснить, что же такое произошло между Микробом и Питекантропом.

— Овца тупая, на хрена ты приперлась? — орал Микроб на Лерку. — Тебе мало того, что из-за тебя чуть не случилось?

— Это общественное место. Хочу — прихожу, имею право! — огрызалась Лерка из-за спины Питекантропа, который напрягся и готов был вступить в неравный бой.

— Народ, ша! — крикнул я, ввинчиваясь между врачом и Микой. — Спокойно!

— Саня, чо ваще за хрень? — прогнусил Питекантроп, указывая на свой расквашенный нос, синий, как слива.

Он обращался ко мне как к старому знакомому, значит, болел за нас и считал своими. И ему вдвойне обидно было получить от своих по морде.

— Дело, товарищ, в твоей девушке, — ответил я.