– Вы так не отделаетесь. Вы пойдете в тюрьму. Я увижу, как вас пригвоздят к позорному столбу.

– Поберегите дыхание, – перебил я его. – А если хотите пожаловаться полиции на то, как я обращаюсь с вами, ради бога.

– Вы так скоро попадете в тюрьму, что даже не догадаетесь, кто посадил вас, – грозил он, и дыхание со свистом прорывалось сквозь зубы. – Торопитесь, говорите, что вы хотели.

– Торопиться? – медленно повторил я. – Нет, спешить некуда.

– Вы должны выпустить меня не позже полвторого, – настороженно заявил он. – У меня в пять репетиция.

Я улыбнулся. По-видимому, это была неприятная улыбка.

– Вы очутились здесь в пятницу не случайно. У него отвисла челюсть.

– Программа… – пробормотал он.

– Придется обойтись без вас.

– Но вы не можете, – закричал он, хватая ртом воздух, – вы не можете так поступить.

– Почему? – кротко спросил я.

– Это же… Это же телевидение, – закричал он, как если бы я не знал. – Миллионы людей ждут передачу.

– И миллионы людей будут разочарованы, – равнодушно подтвердил я.

Он перестал кричать и со свистом набрал воздух.

– Я уверен, – начал он, с видимым усилием стараясь говорить спокойно, – вы не собираетесь держать меня здесь долго, чтобы я не смог вовремя попасть на передачу. Так и быть. – Он замолчал, чтобы сделать пару свистящих вдохов. – Если вы отпустите меня на репетицию, я не стану сообщать о вас в полицию. Я прощу вам эту ловушку.

– Вам лучше сохранять спокойствие и слушать, – сказал я. – Боюсь, вам трудно понять, что мне плевать на пьедестал, на который британская. публика вознесла вашу синтетическую личность. Они все обмануты. Под маской скрывается отвратительная смесь из зависти, отчаяния и злобы. Но я не стал бы разоблачать вас, если бы вы не дали допинг двадцати восьми лошадям, с которыми я работал, чтобы потом говорить каждому, будто я потерял нерв. И вам придется провести этот день, размышляя над тем, что вы не пропустили бы сегодняшнюю передачу, если бы не пытались помешать мне участвовать в скачках на Темплейте.

Теперь он стоял окаменев, его лицо побледнело и покрылось потом.

– Вы имеете в виду… – прошептал он.

– Да, именно это я имею в виду.

– Нет, – воскликнул он. У него начала дергаться щека. – Нет, вы не можете… Ведь вы же выиграли на Темплейте… вы должны отпустить меня на передачу.

– Вы больше никогда не будете делать передачи. Ни сегодня вечером, ни в какой другой вечер. Я позвал вас сюда не ради личной мести, хотя не стану отрицать: в прошлую пятницу ночью я готов был убить вас. Я позвал вас сюда от имени Арта Метьюза, и Питера Клуни, и Гранта Олдфилда. Я позвал вас сюда, потому что вы вредили Дэнни Хигсу, и Ингерсоллу, и любому жокею, кому только могли. Вы делали все, чтобы они потеряли работу, и теперь вы потеряете свою.

Первый раз он не нашел слов. Его губы двигались, но никаких звуков, кроме астматического свистящего дыхания, не издавали. Глаза у него запали, нижняя челюсть отвисла, и на щеках появились морщины. Он стал похож на карикатуру, где череп изображает красивого мужчину.

Я вынул из кармана большой конверт, адресованный ему, и протянул сквозь решетку. Он достал три листа ксерокса и прочел их. Прочел дважды, хотя по лицу было видно, что с первого раза понял: это катастрофа. Глаза ввалились еще больше.

– Как видите, это копии. Первые экземпляры по почте придут к старшему распорядителю, и к вашему боссу на «Юниверсл телекаст», и еще к некоторым лицам.