Ольга еще изредка всхлипывала, но постепенно затихла, и плечи ее перестали вздрагивать.

– Вы кого ждете, девушка? – Из высокой, обитой черной клеенкой двери отдела кадров, рядом с которой уже больше часа сидела Ольга, выглянула толстая женщина в ярком крепдешиновом платье и надетом на него грубом, неуклюже сшитом пиджаке.

Ужас, конечно, ну и что, после какого-то фильма, в котором так была одета сама Любовь Орлова, многие женщины сочли наряд последним криком столичной моды. Особенно почему-то старались так одеваться бухгалтерши или сотрудники всяческих отделов кадров. Хотя, насколько Ольга помнила, Любовь Орлова играла в том фильме не бухгалтершу и уж, конечно, не кадровичку.

– Кого ждете, спрашиваю?

– Начальника.

– Товарища Конюхова? А вам он зачем?

– Да я на работу хочу устроиться.

– Вы инженер?

– Нет, я слышала, нужны люди в заводской медпункт.

– Да там есть врачи, и сестры есть. Только санитары требуются.

– Я и хочу санитаркой.

– Санитаркой? Вы?!

Женщина так и вытаращила глаза, оглядывая Ольгино синее платьице с белым воротничком. Было оно, конечно, красоты необыкновенной. Его сшила тетя Люба, еще когда Оля ходила в девятый класс. Сшила из настоящей шерсти, может быть, даже еще дореволюционной, отрез которой подарила тетя Клара Кравченко (для нее самой из того лоскута платье сшить было невозможно, не поместилась бы в него тетя Клара). Потом Оля подросла и тоже немножко поправилась, но вернулась с рытья окопов такой похудевшей, что платье надела с легкостью. Его пришлось выпустить по подолу, чуть удлинить, вот и все. Ольга с удовольствием смотрела на свое отражение в зеркале, но, судя по взгляду женщины-кадровички, платье сидело отвратительно и вообще ей совершенно не шло.

– А вы раньше где работали?

– В военном госпитале на Гоголя.

– Вас уволили?

– Почему? Нет.

– Вы что же, ушли оттуда? Сами уволились?

– Ну… пока еще нет, но собираюсь. Ищу работу на всякий случай.

Кадровичка смотрела, недоверчиво покачивая головой. С ее точки зрения, всякий вольнонаемный, кто решался уйти из военной организации (любой, будь то завод, госпиталь или, скажем, военкомат), был сумасшедшим. Там же пайки – не сравнить ни с какими гражданскими. И бесплатный проезд на городском транспорте. А раз в год – и на поезде. Разве можно сравнить с госпиталем завод имени Ленина?!

Ольга все это читала в глазах кадровички. Оттого и не стала говорить, что из госпиталя ее, считай, уже выгнали. Как узнают, что она дезертировала со строительства укреплений, так и последует приказ. Можно вообще туда не возвращаться. Правда, трудовая книжка там. Ну, за ней тетя Люба сходит. Конечно, если сказать, что Ольгу увез с окопов майор НКВД, это будет признано уважительной причиной, но как объяснить, почему он ее увез? Она ведь и сама понять не могла. Поляков просто сказал дрожащему от страха младшему лейтенанту Дудаку: «Девушка уедет со мной. Я заберу ее на обратном пути из Запалихи». И в самом деле вернулся за Ольгой через два часа, и всю обратную дорогу до Энска она жалась в уголке заднего сиденья «эмки», глядя в высоко подбритый затылок сидевшего впереди майора и не вполне соображая, что происходит, изредка ловя в зеркале заднего вида недоуменные, косые взгляды шофера.

Так ничего не объяснив, Поляков велел остановить машину на углу улицы Фигнер, рядом с площадью Минина, сухо попрощался с Ольгой – и исчез из ее жизни так же внезапно, как ворвался в нее.