Она слегка наклонила голову к колыбели, чтобы посмотреть, что с ним, как внезапно приметила нечто чужеродное, чего не должно было быть в пейзаже, она забыла про ребенка и стала всматриваться в двигающуюся форму. В глубине сада возле хижины ходил Джефф с собакой… Замерла. Как кролик в норке, который поджал уши, мордочка трясется, глаза выпучены от ужаса. Она молит тишину, и от нее же леденеет. Стемнело, Джефф с собакой исчезли, сад и море стерлись, и только белоснежный цветок агавы повис в сумерках.

Глаза привыкли к темноте, огонька от включенного утюга было достаточно, чтобы она смогла взять на руки ребенка и, зажав ему рот рукой, чтобы не кричал, хотя он даже не пытался, укрыться в спальне. Она забыла закрыть ставни на первом этаже. Возможно, Джефф залез через окно. Он сейчас прокрадется сюда по лестнице, как волк, и испугает ее.

Судья снова подчеркнула, она не переставала это повторять, что даже тогда еще можно было вызвать полицию.

Ночь тянулась долго, пришлось успокаивать ребенка, который требовал поесть. Она всунула ему в рот край полотенца вместо соски. Нужно было заглушить его голод, заглушить его крик в этом неравном бою. Она — очень большая, а ребенок слишком маленький, но на удивление сильный, а она очень слаба. Она ничего не могла сделать с этими рыданиями и затянувшимся криком. Она колыхала его, чтобы уморить, укачать, усыпить с помощью колыбельной: «Засыпай, малыш, засыпай!», которая из ее уст звучала скорее маршевой.

Она снова вспомнила о Джеффе, об их встрече на парковке в Экс-ан-Провансе. Он не показался ей враждебным, скорее обеспокоенным за нее. А вдруг он, на самом деле, хотел ее защитить, как и говорил, от кого-то, кто ей угрожает, и этот кто-то как раз и убил Тони? Она понимала, что он знает что-то такое, о чем не может ей сказать. И чем быстрее она его увидит, тем быстрее он развеет все ее сомнения. Она просто сходит с ума.

Кэти открыла окно, которое выходит в сад, и позвала: «Джефф! Джефф…». Он не ответил. Ушел или не приходил вовсе. Она решила сбежать.

— Опять! — не сдержалась судья.

34

Уехать точно не удастся, машина стояла в гараже с пробитыми колесами. Она забаррикадировалась. Закрыла дверь на два оборота, опустила ставни, накинула железную цепь на затвор, чтобы нельзя было открыть окно снаружи. Вот так, — сказала она, — я уехала. Выживать с ребенком она собралась на втором этаже — между бельевой и спальней. Страх тоже не остался на улице. Он вошел в дом вместе с ней, носил ее из комнаты в комнату, и, даже когда она ложилась на кровать, он укладывался рядом. Он щекотал ступни ее ног, сжимал лодыжки, медленно скользил вверх по ногам, сдавливал колени, нежно покусывал внутреннюю сторону бедра и растягивался у нее на животе, чтобы лизнуть его сухим и шершавым язычком. Кэти вся леденела.

Поначалу она разогревала бутылочку на подошве утюга, потом стала кормить ребенка холодным молоком, порошок плохо растворялся в воде из-под крана. Его тошнило, и она решила вовсе ему ничего не давать. Только немного холодной воды на лицо и в рот. Он дремал в полумраке и больше ничего не требовал. Одной проблемой меньше. «Засыпай, малыш, засыпай», — ребенок быстро уснет. «Засыпай, малыш, засыпай», — малыш уснул.

Снаружи запертый дом казался пустым, они все были в горах, набирались сил. Она смотрела сквозь ставни на жизнь за окном — жизнь, когда все думают, что тебя нет дома, когда ты больше не существуешь, жизнь, когда ты умрешь.